Леопард из Рудрапраяга - [19]

Передо мной лежал весьма крупный самец леопарда, прошлой ночью пытавшийся сломать перегородку, чтобы добраться до человека. То, что хищник уничтожен в районе, где были убиты десятки людей, конечно, представляло достаточные основания, чтобы считать мертвого леопарда людоедом. И все-таки я не мог заставить себя поверить, что это лежит то самое животное, которое промелькнуло передо мной в ту ночь, когда я сидел в засидке около трупа женщины. Правда, ночь была темная, и я лишь смутно видел вырисовывавшийся абрис леопарда; пусть так, но все равно я был убежден, что животное, труп которого сейчас радостно хлестала окружившая толпа, — не людоед.

С Ибботсоном впереди, сопровождаемые людьми, несшими тело леопарда, и толпой в несколько сот человек мы направились через базар к бунгало.

Спускаясь с горы позади процессии, я был единственным во всей толпе, который не верил, что людоед-леопард из Рудрапраяга мертв. Я думал о случае, происшедшем дома, невдалеке от нашей зимней резиденции, когда я еще был маленьким мальчиком. Много лет спустя я нашел этот случай в книге под названием «Храбрые поступки» или, быть может, «Самые храбрые поступки». Случай произошел с двумя людьми — одного звали Смитон {так}, он служил в гражданском отделе, другого — Бредвуд, из лесного департамента. Однажды темной грозовой ночью в дожелезнодорожные времена они путешествовали на dak-gharry[21] из Морадабада в Каладхунги и на изгибе дороги наскочили на дикого слона. Слон, убив кучера и двух лошадей, перевернул gharry. У Бредвуда было ружье, и пока он доставал его из футляра, складывал и заряжал, Смитон взобрался на gharry и вытащил один неразбитый фонарь из его гнезда. Потом, держа тускло мерцавший светильник над головой, он двинулся на слона и осветил его, чтобы Бредвуд мог точно выстрелить. Понятно — между диким слоном и леопардом разница велика; но если даже так — мало найдется таких, кто спокойно пойдет на обезумевшего от боли леопарда, неся лампу над головой, когда его безопасность зависит только от пули товарища. Наш леопард, как мы выяснили потом, уже вытащил лапу, удерживающуюся только на тонкой полоске кожи.

Этой ночью, в первый раз за много лет, любой дом на базаре был открыт, женщины и дети толпились у своих дверей. Мы медленно продвигались вперед, так как каждые несколько ярдов леопарда приходилось опускать вниз, чтобы дети могли обступить его и получше рассмотреть. В конце длинной улицы наш эскорт отстал, и леопард с триумфом был внесен нашими людьми в бунгало.

Мы с Ибботсоном вернулись в бунгало после того, как умылись в моем лагере; за обедом и после него мы приводили аргументы за и против того, что убитый леопард является людоедом. В конце концов, не убедив друг друга, мы остановились на следующем: поскольку Ибботсону нужно было ехать назад на работу в Паури, а я был утомлен долгим пребыванием в Рудрапраяге, мы проведем следующий день, освежевывая леопарда и высушивая его шкуру, а послезавтра снимем лагерь и отправимся в Паури.

С раннего утра до позднего вечера люди, все время сменяясь, приходили из ближних и дальних деревень, чтобы поглядеть на леопарда. Большинство опознавало животное и считало его людоедом. Поэтому убеждение Ибботсонов, что они правы, а я ошибаюсь, все время росло. Однако по моей просьбе Ибботсон сделал мне две уступки: он лишний раз предупредил народ, чтобы все имели в виду мои сомнения и не ослабляли мер предосторожности, во-вторых, он наказал воздержаться от телеграммы правительству об уничтожении людоеда.

Этой ночью мы рано пошли спать, так как предполагали отправиться следующим утром как только рассветет. Я встал, когда еще было темно, и ел Chota hazzi,[22] как вдруг услышал голоса на дороге. Это было совсем необычно, и я окликнул людей, чтобы выяснить, что они там делают в столь неурочный час. Увидев меня, четыре человека поднялись по тропинке к лагерю; оказалось, их послал патвари передать мне, что одна женщина убита людоедом на той стороне реки, на расстоянии примерно одной мили от Чатвапайпальского моста.

ОХОТНИКИ, ЗА КОТОРЫМИ ОХОТЯТСЯ

Я пришел в бунгало, когда Ибботсон только что отодвинул задвижку у двери, чтобы пропустить человека с чашкой чаю. Выслушав меня, он заявил, что отложит свой поход в Паури, после чего мы сели на кровать Джин, разостлав на коленях большую карту, пили чай и обсуждали наши планы. Ибботсона ждала крайне важная работа в его управлении в Паури, и он мог еще остаться самое большее на двое суток. Я телеграфировал в Найни-Тал накануне, предупреждая, что возвращаюсь домой по железной дороге через Паури и Котдвару; эту телеграмму я аннулировал и решил вернуться домой пешком той дорогой, которой сюда пришел. Когда все было улажено и деревня, где убита женщина, найдена на карте, я пошел в лагерь сказать моим людям об изменении планов, о том, чтобы они уложились и последовали за нами в сопровождении четырех человек, пришедших с вестью о происшествии.

Джин должна была остаться в Рудрапраяге, поэтому после завтрака мы с Ибботсоном отправились на двух его лошадях — арабском скакуне с побережья[23]