Леопард из Рудрапраяга - [13]

Тело лежало на спуске оврага в том месте, где на одном конце находился узкий уступ поля, а на другом в сорока ярдах стояло лишенное листьев чахлое ореховое дерево. На его ветвях в четырех футах от земли жители соорудили стог сена высотой в шесть футов. Здесь я и решил сесть в засаду.

Поблизости от того места, где лежало тело, узкая тропинка сбегала в овраг. На земле виднелись следы леопарда, убившего женщину; они совпадали со следами леопарда, шедшего за мной позапрошлой ночью от убитой им козы до рудрапраягского бунгало. Следы, принадлежащие очень крупному самцу, имели небольшую ущербину там, где пуля, пущенная четыре года назад, поранила подушечку на его левой задней лапе.

Я достал в деревне две прочные восьмифутовые бамбуковые палки и вбил их в землю рядом с межой, отделявшей поле, где лежало тело, от поля, находящегося ниже. К этим бамбукам я надежно прикрепил штуцер и дробовик, привязал отрезок шелковой лесы к куркам и укрепил ее на двух кольях, вбитых в землю на другой стороне обрыва и немного повыше тропинки.

Если леопард пойдет по тропинке, как это он сделал предыдущей ночью, вполне естественно, что он наткнется на лесу, натянет ее и сам себя застрелит. Если он обойдет ловушку или пойдет иным путем, а я выстрелю в него, когда он уже окажется около трупа, почти наверняка, он попадется на естественном пути отступления.

Не только леопард вследствие своей защитной окраски, но и тело убитой, с которой были сорваны все одежды, будут невидимы в темноте. Поэтому для ориентировки при стрельбе я достал из оврага плитку белого известняка и положил ее на край поля примерно в одном футе от той стороны, где лежало тело.

Когда приготовления на земле наконец были закончены, я устроил для себя удобную лежанку на стогу; сбросив часть сена вниз и немного нагромоздив позади себя, я, кроме того, подложил его еще себе под грудь. Пока я лежал в этой позе — лицом к трупу, а спиной к дереву, у леопарда оставалось мало шансов увидеть меня, в какое бы время он ни пришел. Я был твердо убежден, что людоед придет в течение ночи, несмотря на общее мнение, что он никогда не возвращается к своим жертвам. Моя одежда была еще мокрой после тяжелого подъема, но относительно сухой пиджак немного предохранял от холодного ветра. Я основательно устроился на моем мягком и комфортабельном ложе и приготовился к целой ночи бодрствования.

Своих людей я отправил назад, наказав им оставаться в доме старшины, пока я не зайду за ними или же пока солнце на следующее утро не поднимется достаточно высоко. Шаг за шагом я прошел от межи до стога, и казалось, ничто не должно было помешать леопарду сделать то же самое.

Солнце уже близилось к закату, и вид долины Ганга со снежными Гималаями на заднем плане, голубовато-розовыми от лучей заходящего солнца, был великолепным зрелищем — подлинным праздником для глаз. И вот почти сразу, как только я это ощутил, небо поблекло, дневной свет постепенно исчез, и наступила ночь.

«Ночная» темнота — весьма относительный термин и не имеет установленного стандарта. То, что для одного человека является кромешной тьмой, другому покажется темным, а третьему — чуть-чуть темноватым. Для меня, проведшего в жизни так много времени под открытым небом, ночь никогда не кажется темной, если только небо не закрыто тяжелыми тучами; этим я не собираюсь сказать, что мое зрение так же остро ночью, как и днем; но я могу достаточно хорошо видеть, чтобы найти дорогу в любых джунглях или, по существу говоря, в любых условиях. Положил я белый камешек около тела только для предосторожности, так как надеялся, что свет от звезд и дополнительное его отражение от снежных вершин создадут достаточное освещение для правильного выстрела.

Но счастье отвернулось от меня: не успела наступить ночь, вспыхнула молния, сопровождаемая отдаленным грохотом, и через несколько минут небо наглухо затянулось тучами. Как только первые крупные капли приближающегося ливня начали падать, я услышал, как камень покатился в овраг, а минутой позже до меня снизу донеслись звуки — кто-то ворошил сено когтями.

Леопард явился. И пока я сидел под проливным дождем, пронизываемый леденящим ветром, дрожа под мокрой одеждой, он совершенно сухой уютно устроился на сене как раз подо мной. Гроза была самая сильная из тех, что мне пришлось испытать, и в то время как она достигла наибольшей силы, я увидел фонарь, который несли в сторону деревни, и поразился смелости того, кто его нес.

Лишь несколькими часами позже я узнал, что он храбро, не обращая внимания ни на леопарда, ни на грозу, сделал этот спешный тридцатимильный переход из Паури только для того, чтобы доставить мне обещанный правительством электрический фонарь для ночной охоты. Доставка этого фонаря тремя часами раньше могла бы… Но сожаление — бесполезная вещь; да и кто может утверждать, что четырнадцать умерших после этой ночи человек имели бы более длинную нить жизни, если бы леопард не погрузил свои зубы в их горло? Опять-таки, если бы даже фонарь подоспел вовремя, нет никакой уверенности, что я смог бы убить зверя именно этой ночью.

Дождь скоро прекратился, оставив меня промокшим и промерзшим до мозга костей. Но вот разорвались облака, и в этот момент я увидел, как внезапно белый камешек затемнился, а немного спустя я услышал звуки — леопард чавкал. Прошлой ночью он поедал свою жертву, лежа на склоне оврага у края поля. Именно поэтому, ожидая, что он будет вести себя таким же образом, я положил камешек поближе к трупу. Очевидно, дождь образовал в овраге небольшие лужи, и леопард, обходя их, оказался в ином положении и принял другую позу, закрыв при этом мой белый камешек. Вот этого-то я и не предвидел. Однако, зная повадки леопардов, я верил, что мне не придется долго ждать — камешек опять покажется. Действительно, десятью минутами позже он стал виден, почти тотчас же я услышал какой-то шум внизу и увидел леопарда — светло-желтое тело, исчезнувшее под стогом. Светлую окраску его шерсти можно было отнести за счет солидного возраста. Но объяснить звук, производимый им при движении, я не смог ни тогда, ни сейчас: казалось, раздается легкое шуршание шелкового женского платья. Думать, что этот звук исходит от жнивья, которого, кстати, не было, или разбросанной соломы, не приходилось.