Ленивое лето - [9]
Он поднялся на мостик.
Оставаться на пару с Колькой не было у меня никакого желания. Прямо через поле пошел я на речку. Колючая стерня жалила ступни, овод вился над головой, норовил вцепиться. Я отмахнулся от него, и овод, обиженно гудя, отстал. Интересно, понимает он, что живет на белом свете? Наверно, соображает, раз у него всякие там желания есть, к примеру, цапнуть кого-нибудь побольнее. Мог бы и не жить с такими желаниями… «Все живут, и я живу», — сказал дядя Сеня Моряк. Ну, а если вообще тебя не родили, тогда как? А если б меня не родили?..
Если бы меня не родили, Колька один жил бы себе на здоровье, купался в Ранове, таскался по пляжу, заигрывал с девочками. И никто не заступился бы за Юльку, не защитил ее… Мне стало обидно, что меня могли не родить. Нет уж, извините-подвиньтесь, а мне место дайте…
И тут я услышал за своей спиной шаги. Оглянулся. Колька нагнал меня, плелся следом, уныло повесив морду, и такое на ней было скорбное выражение — прямо как у побитой собаки.
— За что ты меня? — снова спросил он, глядя под ноги себе.
Я остановился, сжал кулаки.
— Мало?
Он тоже остановился.
— Ладно, может, я виноват. Только…
— Мало? — с угрозой повторил я.
Колька выпрямился, поднял голову.
— Ладно, виноват я. Если б захотел — сам тебя вздул.
Это он точно сказал, хоть убей, не пойму, как это я умудрился наставить ему синяков. Мне стало жаль Кольку.
— Пойдем на речку, умоемся.
— Пойдем, — обрадовался он.
И забубнил в затылок.
— Нынче Сычиха опять к ночным поездам наяривается. И матуху мою уговорила. У пас огурцов невпроворот, куда-то девать надо… Нынче можно попробовать.
— А Пират?
— Я колбасы припас, целый килограмм, — оживился Колька, довольный тем, что я разговариваю с ним. — Колбасой прикормим, приучим к себе.
— Черт его приучит…
Я оглянулся. Юля была далеко-далеко, соломенная шляпа ее слилась с пшеничным полем, и если б не светлое пятно сарафана — не узнать бы мне сестру. Загадочный гражданин Пахомов Василий Павлович, помахивая чемоданчиком, шел в том же направлении. А по пшенице, в стороне от прогона, прямо по некошеному массиву гнал свою самоходку наперерез Василию Павловичу дядя Сеня Моряк. Он стоял на мостике комбайна в тельняшке — сильный, уверенный, как стоит, наверно, капитан на мостике боевого корабля.
— Ладно, сегодня попробуем, — успокоил я Кольку. — Дело стоящее. Государство за найденные клады выплачивает двадцать пять процентов их стоимости.
— А зачем сдавать государству?
— Колька… И в кого ты такой жадный?
— Ладно. Но лучше б половину выплачивали, чтоб на транзистор и на маг хватило…
Когда вечером я объявился дома, Юля одиноко сидела в горнице и листала какой-то журнальчик.
— А мама где?
— На вокзал уехала.
— Это что — огурцами торговать?
— Их же, Сеня, пропасть уродилось.
— Пусть, — разрешил я, — пусть. Может, и мне с выручки перепадет — баранку или там бублик купит. Даром, что ли, я уродовался — поливал те огурцы? А пока пойду поем и спать. Гуд найт, миледи!
Юля бросила журнал на стол, перевела взгляд на меня.
— Боже мой, Сеня, кто это тебе скулу так разукрасил?
— Никто!
— Упал, когда с обрыва прыгал?
— Не твое дело!
— Семен, ты на скандал лезешь. Хочешь, примочку сделаю?
— Отстань! Тоже мне доктор…
Она поднялась со стула, запахнула на себе халатик, прошлась по горнице. Взяла с подоконника плюшевого медвежонка, прижала его к себе.
— Хочешь, мишку тебе подарю? Видишь, какой славненький. Хвост белый, нос…
— Ничего твоего мне не нужно.
Юля поставила медвежонка на место, подошла ко мне, положила руки на мои плечи.
— Защитник ты мой маленький. Из-за меня пострадал, да?
Ее глаза смотрели в мои глаза, а я, хоть убей, не мог признаться, по какой-такой причине сцепились мы с Колькой. И зачем это она снова напомнила мне, что я маленький. Раз ростом не вышел и годами не успел — значит что: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не понимаю? Да я все понимаю не хуже, чем они, взрослые, а вижу и слышу и подавно больше их.
— Юлька, — сказал я, высвобождаясь из ее рук. — Зачем ты вернулась домой, Юлька? Уезжай обратно, куда хочешь уезжай.
Она отступила на шаг, спросила с укором:
— И ты, Сенька, гонишь меня?
Вот и попробуй объяснить, что я ей добра желаю.
Пират, колбаса и поп
Темень стояла непроглядная, когда прибежал я к Кольке. Он давно ждал меня, нетерпеливо топтался в сенях, а рубаха на его тощем животе оттопыривалась пузырем. Ясное дело, там, за пазухой, прячет Колька килограмм колбасы. Пирата прикармливать.
— Сычиха уехала, — сообщил он. — И матухи тоже, твоя и моя. Их Петька Фиксатый повез. Полну машину огурцами забили. Фиксатый мешки таскал.
Петька Фиксатый — шофер в нашем совхозе, работа у пего не бей лежачего: директора на «козле» катает. А за бутылку водки Петька хоть самого черта на край света свезет.
Я подозрительно взглянул на Кольку.
— Ты Фиксатого про клад не спрашивал?
Он вытаращил зрачки.
— Что я, чокнутый? Чтобы он догадался и к нам в долю полез? Нам — с этими процентами — на двоих мало.
Нет, если когда-нибудь что-нибудь сгубит Кольку, так это его жадность.
— Тогда полный порядок, — сказал я. — Идем, командор.
Мы вышли на улицу. Ночь густая, хоть глаза коли, а окна во всех домах электричеством полыхают. Колька даже у себя свет не выключил, хотя изба оставалась пустой. «Так нужно, чтобы подозрения ни у кого не возникли, — объяснил он мне — Все в деревне знают, что мать на вокзал уехала, и пусть думают, что это я дома. Это мне для алиби», — не очень понятно втолковывал мне Колька.
