Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой - [25]

Жильцы успели сходить за покупками, вернуться, снова выйти по делам, снова вернуться. Каждый раз они подозрительно поглядывали на меня: что за странный тип торчит внизу уже битых два часа, да еще с палкой. Еще вызовут милицию, черти полосатые…

Наконец, Соломон забеспокоился, посмотрел в мою сторону: приготовься, мол, затем отвернулся с безразличным видом, снял шляпу и вытер голову носовым платком. Сейчас появится чемодан.

Первым в секторе моего обзора появился Гриша Вертлиб. Он шел по той стороне улицы, разглядывая номера домов. Заметил фонарь с № 8 и начал переходить на эту сторону. И тут появился Пинхас в своей темной курточке из кожзаменителя с вязаным воротником. Он почти волочил по тротуару огромный чемодан. По его лицу можно было понять все. Дело в том, что по окончательному плану Гриша Вертлиб, встречая его на вокзале, не подходил к нему. И шел не к стоянке такси, а к трамвайной остановке. Пинхас с чемоданом следовал за ним на расстоянии. Гриша, пересаживаясь с трамвая на трамвай, перепроверял, нет ли слежки. Но сытый голодного не разумеет и, петляя по городу, Гриша, наверное, не видел лица Пинхаса, который не спал в поезде всю ночь, был голоден и с трудом выписывал вслед за Гришей живописные зигзаги с огромным чемоданом в руках. По лицу Пинхаса я видел, что он близок к точке кипения.

Дойдя до моего парадного, близорукий Гриша увидел на другой стороне улицы Соломона и стал снова переходить улицу. У Пинхаса забегали желваки на щеках. Я выскочил из парадной и взял у него чемодан уже посреди улицы. Мы вместе вбежали в парадное, затем в тамбур и сразу же поставили за собой распорку. К Мойке поволокли чемодан в четыре руки. Только когда на набережной Мойки Пинхас исчез и я потащил чемодан сам, я до конца понял Пинхаса. Каждый политический зэк, прошедший по этапам, знает, что чемодан с книгами весит гораздо больше, чем с платиной или титаном. Тогда я столкнулся с этим впервые. Каждые пять-шесть шагов я останавливался и менял руку. Какого черта убрали из плана ждущее на Мойке такси? Именно сейчас меня могут схапать как цуцика.

Давид Черноглаз нагоняет меня:

– Не волнуйся, Гиля, все в порядке. – И уходит.

Через полчаса я запихивал чемодан на полку в квартире знакомой, с которой договорился заранее.

Она не спросила, что в чемодане. Что может прятать механик по холодильникам от ОБХСС? Наверно, какие-нибудь запасные части.

Я возвращаюсь домой довольно поздно. Вспоминаю лицо Пинхаса, «приклеенного» к Грише Вертлибу, и думаю: жаль, что не было чекистов. Сдохнули бы со смеху.

В следующий раз Сильва Залмансон привезла очередной чемодан из Риги прямо на квартиру Соломона Дрейзнера. Это было, может быть, не очень бдительно, но зато просто.

10

ПИСЬМО-ЗАСЛОНКА

На 15 июня 1970 года в организации уже шесть групп, около сорока членов. И есть автономная группа в Кишиневе из бывших студентов, которые учились в Ленинградском Политехническом институте. В каждой группе – свой библиотекарь, ибо, кроме «Эксодуса», стихов Бялика, фельетонов Жаботинского и стихов неизвестного поэта под псевдонимом МД., появилась масса литературы. Когда наконец мы получим возможность ознакомиться с материалами следствия, я обнаружу, что даже мы, члены комитета, не прочли всего того, что было извлечено из недр организации. Я, например, впервые просмотрю (читать не дадут – будут торопить) сборник статей Жаботинского «О еврейском государстве» и увижу, что Зеев Жаботинский – яркий публицист, способный донести свои идеи до любого читателя.

Библиотекари следят за кругооборотом литературы, они выдают ее членам групп, а те – своим знакомым. Все, как в настоящей библиотеке. Основная тематика: идеологические основы сионизма, внутреннее и внешнее положение Израиля, проблемы алии. Часть литературы привозили, а часть – издавали сами. Печатали на машинках. Размножали фотоспособом, и тогда бесполезно было искать в прокатных ателье поблизости фотоувеличители и глянцеватели.

К декабрю 1969 года Владик стал задыхаться – работы стало невпроворот. Тогда в организации появился РИС – Редакционно-издательский совет. Редакционную часть взял на себя Лев Львович Коренблит, техническую – Виктор Богуславский.

После создания в Москве в августе 1969 года ВКК – Всесоюзного координационного комитета сионистских групп и организаций – и решения издавать газету «Итон» нашему РИСу хватало работы.

Наверное специалист, взяв в руки «Итон», сказал бы, что он сделан методом контактной печати. Мы не были любопытными и не интересовались, кто и как его делает. Знали, что его привозят из Риги, и достаточно. Только в лагерях я встречу потом Мишу Шепшеловича и Толю Альтмана, в тюрьме – Иосефа Менделевича, а Бориса Мафцера на долгих зэковских дорогах мне увидеть так и не придется.

Третий номер «Итона» так и не увидел света. Он остался в виде полуфабриката, а плотный картон на письменном столе Виктора Богуславского так и не стал его обложкой.

В организации появились деньги. Немного, но по сравнению с началом это уже было что-то. Во-первых, только членские взносы давали нам больше сотни в месяц (с апреля 1970 года мы платили не по три, а по пять рублей, и лишь студенты – три). Иногда кто-то давал что-то и не жаждал даже паблисити. Лев Львович, например, и его коллега по работе, тоже кандидат технических наук, Монус Соминский еще до официального вступления в члены организации дали нам 110 рублей, и это было очень кстати.