Ленин. «Сим победиши» - [37]

Аркадию Аверченко не понять, за что. Рабочие и крестьяне, — заключает Ленин, — понимают, видимо, без труда и не нуждаются в пояснениях»222.

Но было в среде русского зарубежья достаточно много людей, которых волновали не столько тоска по утраченному, сколько будущее новой России. Это была, так сказать, элита русского зарубежья. Многие из них активно участвовали в борьбе против Советской власти в годы Гражданской войны. Но именно из этой среды как раз и вышли «сменовеховцы».

Идейное течение — «сменовеховство», — появившееся в эмиграции с началом НЭПа, связано с именем Н.В. Устрялова. До 1918 года Николай Васильевич как приват-доцент преподавал государственное право в Московском университете. В годы Гражданской войны входил в ЦК партии кадетов и в правительство Колчака, издавал в Омске газету «Русское Дело», а затем эмигрировал в Харбин, где вновь стал преподавать в тамошнем университете.

Летом 1921 года вместе с эмигрантами кадетского толка Ю.В. Ключниковым, С.С. Лукьяновым, С.С. Чахотиным, А.В. Бобрищевым-Пушкиным, Ю.Н. Потехиным и др. он выпустил в Праге сборник «Смена Вех», а с октября 1921 года стал издавать в Париже журнал под тем же названием.

Содержательный анализ этого течения (с интересующей нас точки зрения) проделала французский историк Тамара Кондратьева в книге «Большевики-якобинцы и призрак термидора», вышедшей в Москве в 1991 году.

Сменовеховцы полагали, что ход истории и логика самой жизни значат куда больше, нежели оценка и осознание их вождями революции. Поэтому объективные итоги происходящих исторических процессов могут оказаться прямой противоположностью их субъективных устремлений и идеалов. Как говаривал во времена Французской революции Сен-Жюст, «сила вещей ведет нас, по-видимому, к результатам, которые не приходили нам в голову»223.

С этой позиции сменовеховцы и рассматривали процессы, происходившие в Советской России. «Мы, — писал Устрялов, — вступили на "путь термидора", который у нас, в отличие от Франции, будет, по-видимому, длиться годами и проходить под знаком революционной советской власти. Но бессмысленно бороться с новой Россией — долг русских патриотов, а посильно содействовать ее оздоровлению, честно идти навстречу "новому курсу" революционной власти, становящемуся жизненным, мощным и неотвратимым фактором воссоздания государства российского»224.

Те, кто нуждался в моральном оправдании своего «поворота», вполне удовлетворились данным выводом. И если после поражения Первой русской революции знаменитые «Вехи» стали для многих оправданием примирения сцарскойвластью, то теперь «Смена вех» помогла обосновать возможность и даже необходимость сотрудничества с властьюсоветской.

«Ирония истории» на сей раз, видимо, состояла в том, что многие министры бывшего Временного правительства, свергнутого Советами в октябре 1917 года (военный министр А.И. Верховский, морской министр Д.Н. Вердеревский, министр финансов H.H. Кутлер, министры путей сообщения Н.В. Некрасов и А.В. Ливеровский, министр почт и телеграфа, а затем министр внутренних дел А.М. Никитин, министр труда М.И. Скобелев, министры просвещения А.А. Мануйлов, С.С. Салазкин и С.Ф. Ольденбург), теперь исправно служили в советских учреждениях.

Помимо рабочих, крестьян и интеллигенции существовал еще один социальный слой, с которым надо было определять свои отношения ради достижения того же «гражданского мира». Речь идет о нэпманах, арендаторах госпредприятий, концессионерах, которые играли достаточно большую роль в ряде отраслей народного хозяйства и особенно в торговле.

Экономическая политика Советской власти плюс восприятие (в какой-то мере) идей «сменовеховцев» не только прежде враждебными Советской власти «спецами», но и новой буржуазией, сделало возможными установить определенные формы сотрудничества и с лояльными «нэпманами» — реальными носителями и частнохозяйственного, и государственного капитализма.

Но именно это встретило наибольшее непонимание и даже сопротивление со стороны многих коммунистов, для которых они по-прежнему оставались потенциальной «буржуазной контрой». Стало быть, начинать надо было с официального изменения социального имиджа этого слоя. В данной связи Владимир Ильич предлагает «в понятие спецов обязательно включить не только инженеров и агрономов, но и торговцев»225

Ленину пришлось напомнить, что «еще весной 1918 года коммунисты провозгласили и защищали идею блока, союза с государственным капитализмом против мелкобуржуазной стихии. Три года тому назад! В первые месяцы большевистской победы! Трезвость была у большевиков уже тогда»226.

Теперь все это Владимиру Ильичу приходилось объяснять вновь. Капитализм «нам полезен в той мере, — пишет он, — в которой поможет бороться с распыленностью мелкого производителя... Меру установит практика, опыт. Страшного для пролетарской власти тут ничего нет, пока пролетариат твердо держит власть в своих руках, твердо держит в своих руках транспорт и крупную промышленность».

Но для того, чтобы союз с госкапитализмом стал реальным, необходимо было отказаться от некоторых представлений, сложившихся в предшествующие военные годы. В частности, по отношению к торговле и спекуляции. В период Гражданской войны это понятие ассоциировалось с сугубо криминальной деятельностью, подведомственной карательным мерам ВЧК. А теперь?