Ленин - [5]

Для маленького Владимира это был рай. Сельчане относились к Ульяновым по-дружески, а особенно любили Марию Александровну, которая лечила их совершенно бесплатно, иногда заглядывая в медицинский справочник и раздавая лечебные травы, а также привезенные из города микстуры. Среди местного населения у нее была устоявшаяся репутация отличной врачевательницы.

Мальчишка тоже имел в деревне много друзей.

Подвижный, жаждущий приключений, смелый, он собирал вокруг себя ребят, которые поражались его изобретательности и силе. Они обожали его, не видя в нем снисходительности господского сынка; он никогда не пытался их поучать или высмеивать. Обычно недоверчивый, а иногда и резкий в отношениях с приятелями из гимназии, здесь Володя чувствовал себя в своей стихии. Был равным среди равных.

Иногда он возвращался домой с подбитым глазом. Когда Мария Александровна с досадой выговаривала ему за это, Володя, глядя в любимое лицо матери, отвечал с легкой улыбкой:

— Это ничего, мамочка! Мы играли в казаков-разбойников. Рыжий Ванька мне заехал кулаком в глаз, но я тоже набил ему неплохой синяк. Мне не хотелось сдаваться, и я сражался один против пятерых, пока не прибежали мои разбойники…

Теперь, после получения табеля с годовыми оценками и окончания учебного года, Володя пребывал в предвкушении всех этих удовольствий.

Старший брат оставался в городе, сестры Мария и Ольга были приглашены к тетке, поэтому он ехал с родителями один.

Прибыв в деревню, Володя сразу же умыкнул из дому и побежал в лес, пока родители распаковывали чемоданы и корзины.

Солнце клонилось к закату.

Деревья, усыпанные свежей, пахнущей листвой, роняли последние цветы и семена. Яркая, зеленая трава, белые, желтые и голубые весенние цветы источали аромат. Воздух был наполнен запахом еще сырой земли. В воздухе летали бабочки и блестящие мухи, с жужжанием проносились жуки. По верхушкам сосен прыгали белки. Вокруг порхали птицы, щебетали, свистели и ловили насекомых.

Мальчик замер в восхищении, приветствуя лес, траву, насекомых и птиц.

Все вокруг казалось ему прекрасным, безмерно счастливым, бессмертным.

Володя невольно сорвал с головы шапку и окунул взгляд в бескрайнюю голубизну неба.

— Бог! Великий, добрый Бог!.. — воскликнул он с благодарностью и умилением.

Звучание этого слова напомнило мальчику отца Макария и коллежского советника Богатова. Он болезненно поморщился, сердито сощурил глаза и опять натянул шапку на голову.

Затем он пересек лес, путаясь в пересекавших тропинку корнях деревьев, и вышел на высокий берег реки.

Заросший кустарником дикой малины и калины, он обрывался почти вертикально.

Ниже, невидимые за густой растительностью, звенели и шипели выползающие на узкую песчаную полоску волны.

Река, широко разлившаяся, доходящая до квадратов полей, которые раскинулись от низкого песчаного берега и желтых, хорошо знакомых мальчику пляжей, скрытых теперь под водой, — плыла спокойно и величественно.

Лента реки, играя бледно-голубыми, розовыми, золотистыми и зеленоватыми оттенками, напоминала одеяния ангелов и архангелов, нарисованных под куполом кафедрального собора.

Ему хотелось броситься в эти разноцветные, ласковые струи и плыть, плыть далеко, к солнцу, разбрасывавшему пурпур и золото, зовущему и влекущему.

Маленький Владимир вновь обнажил голову и стоял в неописуемом восхищении — неподвижный, засмотревшийся, бессознательно всей силой легких вдыхая прилетавшие с Волги дуновения свежего воздуха.

Из-за выступающей скалы, где пенились и кружились юркие струи, выплыл большой плот.

Люди, упершись плечами в длинные багры, вбивали их окованные железом концы в дно, проталкивая сотни толстых стволов, связанных между собой лыком.

Посреди плота стоял шалаш из древесной коры и зеленых ветвей, а перед ним на каменной плите горел небольшой костер.

Толстый, бородатый купец сидел возле огня и пил чай, подливая его в блюдце из чашки.

Время от времени он поощрительно покрикивал:

— Эй-эй! Мощнее, быстрее, усерднее! Спойте-ка, парни, работа будет лучше спориться! Ну!

Склонившиеся над баграми работники угрюмыми голосами начали урчать:

Эй, дубинушка, ухнем!

Эй, зеленая, сама пойдет!

Эй, ухнем! Эй, ухнем!

Неохотные, урчащие голоса оживали медленно, становились все громче, смелее и ритмичнее.

Стоящий на длинном рулевом весле молодой работник неожиданно звонким тенором затянул разбойничью песню:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны

Выплывают расписные

Стеньки Разина челны…

Хор сгорбленных силуэтов, топающих босыми ногами по движущимся, мокрым балкам, дружно подхватил:

Выплывают расписные

Стеньки Разина челны!

Слова песни отражались от крутого обрыва берега; неслись над рекой, растекались по долине, рассеченной квадратами полей и зеленью лугов до самого горизонта.

Внезапно плот зацепился за подводный камень и начал быстро вращаться в водовороте, затягивавшем его на глубину.

Песню прервал пронзительный крик, топот ног становился все более громким и частым, багры все сильнее впивались в измученные плечи работающих людей, плескалась вода, скрипел руль, трещали соединения бревен.

Еще не умерло далекое эхо песни, еще вибрировали в воздухе последние слова, когда сидевший перед шалашом купец вскочил и подбежал к рулевому.