Лена - [5]
— Не стану. Нет мне времени писать.
— Хочешь, я тебе напишу?
— И чего ты упрямишься, Мария! — сказала Пелагея Марковна. — Пусть, коли хочет, пишет.
— А чего он напишет?
— Чего я напишу? — сказал Павел Кириллович и встал. — Вот слушай: я напишу тебе, что мы соберем осенью великую силу хлеба и отменим к чертовой матери карточки. Я напишу тебе, что мы поднимем землю нашу на радость трудовому народу, чтобы не только сыны и дочки наши, а мы с тобой увидели, что такое есть полный коммунизм… и так далее, — вдруг сказал Павел Кириллович и сел.
— Гляди-ка, как складно, — проговорила Мария Тихоновна. — Ну пиши, шут с тобой.
Наступил синий вечер. Ребенок за переборкой заснул, а тихий женский голос все напевал:
и под потолком мерно поскрипывал шест зыбки.
4
Тетя Даша постаралась: выскоблила и вымыла в конторе правления пол, натаскала откуда-то длинных скамеек, стол накрыла красным сатином и даже раздобыла графин. Павел Кириллович долго вспоминал, где он видел этот графин, и наконец, вспомнил: у кузнеца Никифора. А у Никифора не так-то легко что-нибудь выпросить. «Молодец Дарья! — подумал председатель. — В этот раз на собрании будет порядок. И собираются хорошо. Уже полно — сесть негде. Не нужно бегать и стучать под окнами».
Люди рассаживались степенно, разговаривали тихо, курить выходили на крыльцо. «Вот что значит чистота и порядок», — украдкой улыбнулся председатель. Ровно в двадцать один ноль-ноль он встал и позвонил карандашом по графину.
Собрание началось. Без обычных шуточек выбрали президиум. Мария Тихоновна, Павел Кириллович и товарищ Дементьев сели за стол. Дементьев, подсев к углу стола, что-то быстро записывал в школьную тетрадку. Мария Тихоновна, по своей всегдашней привычке, не мигая, застыла на скамье. Павел Кириллович обвел народ грустным взглядом. Почему-то всегда, когда ему приходилось сидеть в президиуме, он нагонял на лицо грустное выражение.
После короткой речи председателя колхоза выступил товарищ Дементьев. Он рассказал о февральском Пленуме, о мерах по повышению урожайности и стал говорить о том, что делается в других колхозах района. Во всех деревнях, даже там, где земли были не ахти какие, колхозники обещали собрать невиданные урожаи. А потом Петр Михайлович начал называть фамилии, и в комнате поднялся шум: «Какой это Кувакин?» — «Али не знаешь — Ионова зять…» — «Слышишь, Сипатов воротился. А мать-то его ревела…» — «Вот тебе Коркина — на вид девка тихая, а гляди ты…» Председатель постучал о графин. А товарищ Дементьев все перечислял людей одного за другим, и до того задушевно говорил о них, что всем женщинам, и старым и молодым, понравился. Ему долго хлопали.
Председатель посмотрел на бумажку и вызвал мать Лены — Пелагею Марковну. Она вышла и прочла свою речь. Закончив, она метнула быстрый взгляд на председателя, словно спрашивая: «Так ли?» Председатель кивнул головой и задал вопрос:
— Значит, двадцать три центнера?
— Двадцать три, — отвечала Пелагея Марковна, протискиваясь на свое место.
— Отметим, — сказал председатель и написал против фамилии Пелагеи Марковны жирное «23», хотя листочек с обязательствами бригад еще со вчерашнего вечера лежал у него в кармане.
Собрание шло хорошо.
Как и было намечено, после Лениной матери поднялась Мария Тихоновна. Она встала, строгая, первая работница колхоза, знающая себе цену, неторопливо нацепила очки и, далеко отставив от себя бумажку, принялась читать:
— Товарищи! Перед нами поставлена задача: в самый короткий срок добиться довоенного урожая зерновых. Нам надо осенью собрать столько хлеба, чтобы Советская власть наша смогла бы отменить хлебные карточки. Неблагоприятные… — она запнулась, — неблагоприятные мете… метеро… вот никак не разберу, чего это ты написал, — она взглянула на председателя, — чего это такое за слово?
Павел Кириллович смутился и заерзал. По избе пронесся веселый шум.
— Читай, читай, — сказал председатель и зачем-то позвонил.
— Чего же читать, коли не понимаю? Говорила, не надо мне писаного. — Мария Тихоновна спрятала очки в футляр, подумала и продолжала: — Так вот, бабы, наша бригада берет на себя обязательство двадцать пять центнеров с гектара…
— Здесь и мужики есть, — раздалось от двери. — Привыкла за войну: бабы да бабы.
— Для этого много надо земле покланяться, — не обращая внимания, продолжала Мария Тихоновна, — глядите теперь, не обижайтесь. Со всеми с вами я говорила, никого силком не тянула. Верно я говорю, бабы? Берем такое обязательство?
— Берем, — зашумели на скамьях.
— Так вот. Смотрите, чтобы обиды никакой не было. С завтрашнего дня чтобы ни одного прогула не было… Не обессудьте. Не друг дружке обещаемся. Сами знаете, кому обещаемся. Вот вам и все.
— Отметим, — сказал председатель и написал на своей бумажке цифру «25».
От комсомольцев должен был выступать Гриша. Председатель нагнулся было, чтобы прочесть его фамилию, но возле стола стоял уже дедушка Анисим и мял свою ушанку. Когда он вошел, как пробрался к президиуму, председатель не заметил. Ведь сказано было, чтобы после девяти вечера никого не пускать.
