Лемминг Белого Склона - [7]

— Воистину, чего уж проще, — пробормотал Альвар.

— Работать придётся здесь, — обрадовал Тунд, — и по ночам. Сразу предупреждаю: не одну ночь. Ты будешь ковать, а я — заклинать маску, иначе чары не подействуют. Если всё пройдёт как должно, ты сможешь полностью сменить облик, превратиться в человека из народа Верольд, и даже мать родная тебя не отличит от верда. Придётся, правда, изучить их обычаи, придумать себе новое имя и родословную, но это уже не мои заботы. По нраву ли тебе мой замысел?

— Не по нраву, — честно сказал Альвар, — но, думается, выбор небогат. Когда приступим?

— Придержи постромки, горячий горный парень, — прищурился старик, — ибо ныне речь у нас пойдёт об оплате.

— Вот я растяпа! — Альвар с досадой и звоном хватил себя ладонью по лбу, потом побежал в пещеру, стукнул дверью кузницы Флоки, который стоял там и подслушивал, извинился, зацепил тележку с углём, перепугал стадо гусей и пастушонка, который их собирал, снова извинился, развязал свою дорожную торбу, достал увесистый кошель, поскользнулся на лестнице, прибежал обратно в кузню и вывалил перед Тундом содержимое.

— Пригодна ли плата? — спросил, переводя дух.

Годи неряшливо перебрал золотые и серебряные монеты, перстни и самоцветы, роскошным шёлковым платком вытер сажу с трубки, коснулся рубиновых чёток. Усмехнулся.

— Хрейна Кьяларсдоттир передаёт привет и поклон, — сказал Альвар.

— И ты кланяйся от меня матушке, — Тунд смёл сокровища, словно стеклянные безделушки, в кошель, и повесил на пояс, а чётки бережно положил в карман. — Я приму это как предоплату. В жертву храму Эрлинга от рода Фьёрса. Но в случае успеха цена будет иной.

— Назови, сколько ты хочешь.

— Не СКОЛЬКО, мой щедрый гость, а ЧТО, — без тени улыбки возразил Тунд. И в его голосе скрипели ветви Мирового Древа на холодном ветру, и кричали ненасытные вороны, и торжествующе завывали волки, и капала кровь с обагрённого копья, которым Эрлинг Всеотец принёс себя в жертву себе же. А в глазах колдуна клубилась тьма девяти осенних ночей, тьма тех глубин, куда уходят корни мудрости, тьма той бездны, что неведома людям.

Альвар молчал, охваченный ужасом и восторгом, и казалось ему, что на шею наброшена петля из хладных кишок мертвеца, и что настал час прокатиться на коне Повелителя Павших. А Тунд выносил приговор:

— Сегодня я отомкну святилище. И ты поклянёшься пред ликом Ужасного, пред его алтарём, залитым брагой жизни, поклянёшься на кольце и на крови, что исполнишь моё требование. Коль скоро всё обернётся удачно, и лебедь ожерелий ответит взаимностью на твою любовь, и родится у вас потомок мужского пола… Ты посвятишь его Эрлингу асу, Высокому, Мрачному, Седому, божеству войны, смерти и колдовства, покровителю скальдов и странников. Ты посвятишь своего сына Тому, Чьё тайное имя — Один, Одержимый, или падёт на тебя твоя кровь.

Что ты скажешь мне, сын конунга?

— Ты желаешь, чтобы я обрёк своего сына смерти? — тихо спросил Альвар. Сердце его сжималось от страха, в груди залёг озноб, а рёбра покрылись инеем, но губы упрямо крошили слова. — Ты принесёшь его в жертву своему богу, зарежешь на алтаре, как барана? Как раба? Скажи, какой мне тогда прок в твоём совете?

— Я желаю, чтобы ты обрёк своего сына смерти, — столь же тихо отвечал хладнокровный чародей, — но я не стану резать его или душить — к чему такая жертва? Нет, мой несчастный гость, я один из последних годи, кто воистину знает, как посылать требы богам. Когда твоему сыну сравняется четырнадцать зим, приведи его сюда. Мы будем с ним беседовать. И если я сочту, что он годится, и он сочтёт, что ему годится мой бог, — я совершу над ним обряд посвящения. А потом пускай идёт, куда хочет и живёт, как хочет. Но во всех делах, начинаниях и странствиях с ним пребудет милость и проклятие Эрлинга. Тень ворона станет и его тенью. Понимаешь?

Отлегло. Стужа отпустила сердце, и оно забилось, как кузнечный молот, и вздох облегчения разорвал грудь молодого королевича, как гейзер раскалывает камень.

— Испугал ты меня, добрый хозяин, — признался Альвар. — Я понял. Я согласен.

— Ничего-то ты не понял, сын конунга, — отвернулся Тунд, глядя в пламя, — ну да это теперь не мои трудности. До вечера отдыхай, осмотрись тут, но в горы далеко не заходи: сюда забредают варги. И кое-кто похуже.

— А если у нас родится дочь или вовсе никто не родится? — попытался пошутить Альвар.

— Ну тогда — да возьмут тебя тролли и твою любимую тоже, — прохладно молвил Тунд.

Тем же вечером Тунд облачился в ритуальные одеяния, открыл святилище, возжёг огни, положил на алтарь того самого барашка с золотым витком на загривке, который прыгал на белую тёлочку, зарезал его кремневым ножом, затем густо измазал кровью лик Ужасного и облил той же кровью нагого Альвара. Потом сделал надрез на правом плече сына конунга, смешал его кровь с бараньей и угостил смесью своего бога и своего гостя. Далее он снял с левой руки божества золотой браслет и вручил Альвару. И там клялся Альвар на кольце и на крови, что посвятит сына Ужасному, когда придёт срок, и Тунд Отшельник был свидетелем той клятвы, и богиня Вар незримо скрепила договор. И все в Гримхёрге знали, что святилище открыто, но никто не посмел приблизиться, чтобы подслушать да поглядеть.