Лемминг Белого Склона - [15]

А когда преподобный Кристофер предложил обручить их по ионитскому обряду, молодые отказались: Хельга — с презрительным фырканьем, словно породистая кобыла, Альдо же вовсе отвернулся от священника, и потом говорили, будто бы в глазах его промелькнул испуг. Что было странно: ведь не дрожали же его руки в подземелье двергов!

Потом на пиру викинги раздавали подарки и рассказывали о походе, Альдо любезничал с Хельгой, а Карл Финнгуссон отправился в новенький храм — помолиться. Но спокойно поговорить с Отцом Небесным ему не дали:

— Преподобный, исповедай меня!

— Как тебя зовут, дитя моё?

— Тордис Кудряшка, в крещении — Аннэ-Марика.

— Отрадно видеть рвение к вере в столь юном возрасте. Ну, слушаю…

…А по окончании исповеди Карл Финнгуссон, весьма повеселевший от услышанного, перекрестил Тордис со словами:

— Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого, отпускаю тебе грехи. Аминь.

— Спасибо, преподобный, — поклонилась девушка. И спросила, — а что теперь с ними будет?

— Всё в Божьей деснице, — уклончиво отвечал престур[31], — но вот что я должен знать, дитя моё: кому ты ещё об этом говорила?

— Ни душе, святой отец, — Кудряшка честно захлопала ресничками.

— Точно ли это? Смотри же, не говори и дальше, пока я не разрешу. Так ты сможешь помочь всем наилучшим образом, в том числе — и этим несчастным грешникам. Иди с Богом.

Вот настал праздник Вентракема. Люди в Сторборге готовились к попойке и гуляниям, принарядились и выкатили бочки свежего эля. При дворе короля суетились слуги, выметали сор, мыли полы, скоблили столы, оттирали сажу, кололи дрова, возились на кухне. Музыканты настраивали арфы, скрипки и волынки, скальды мерялись кённингами, гости слонялись по замку и обменивались новостями. Хельга со своими эскмэй[32], придворными девами, прихорашивалась к свадьбе. Альдо беседовал с Фроди Скальдом о поэзии. А Карл Финнгуссон, улучив момент, взял под локоток фюрста Хельмута и, проникновенно глядя ему в глаза, прошептал:

— Я всё знаю о вашей маленькой авентюре.

— Не понимаю, о чём ты, святой отец, — холодно процедил Хельмут.

— Ложь есть великий грех, — пожурил его Карл, — как и жадность. Но если кто-то пожертвует золото на здешний храм Святого Нильса, Господь будет милосерд. Что такое какая-то сотня гульденов для такого человека, как ты, герре Хельмут?

— Наслышан я о тебе, Карл Финнгуссон, — Хельмут с отвращением сбросил руку проповедника, — о твоей алчности, о твоих выходках и о твоей жажде власти. Потому, как сказал Йон Спаситель Дьяволу в пустыне: отойди от меня, искуситель.

— Помилуй тебя Господь, сын мой, — сокрушённо покачал головой преподобный.

А вечером по всему городу зажгли огни. Люди толпой валили к открытому святилищу старых богов за свадебным поездом: и язычники, и крещёные иониты. Всем было любопытно, всем хотелось поглядеть на молодых да погулять на свадьбе. Подворье капища было уставлено столами со снедью и бочками пива. Невесту везли на колеснице, скрыв прелестное личико под шёлковой накидкой, а жених уже ждал возле резных храмовых столбов. Встречал свиту невесты сам Сигвальд годи в рогатом шлеме и в шкуре вепря:

— Что за деву везут ныне в Альхёрг?

— Везут белорукую Фрейра невесту, — чинно отвечал возница, — Хельгу Красавицу, дочь кольцедарителя! Здесь ли жених? Готов ли выкуп?

— Здесь жених, Альдо ван Брекке, — отвечал Сигвальд, — и выкуп готов: сотня гульденов червонного злата! Кто примет выкуп? Кто вручит невесту?

— Я мунд возьму и невесту вручу, — выступил Арнкель конунг в белом наряде и алом плаще.

— Кто ты таков и какого ты роду? — грозно спросил годи.

— Отец я невесты, — молвил тот, — зовусь я Арнкетиль, сын я Арнгрима и Арнкеля внук! Славен мой род меж людьми Вестандира, и слышали обо мне в землях далёких. Предки мои сели здесь королями, властвую здесь по закону и праву! Дочерь моя королевского роду. А ты кто, жених?

— Альдо зовусь меж сынами людскими, — поклонился фюрст, — не рода я асов, не рода я ванов и альвам не родич, но всё же я прибыл сюда из-за моря за тем, что обещано.

— Быть посему! — провозгласил годи.

Затем жрец принял у жениха увесистый мешок и с поклоном передал конунгу. Тот встряхнул мошной: монеты зазвенели, толпа отозвалась восторженным криком. Арнкель подал руку дочери, ссадил её с колесницы и подвёл к Альдо:

— Вот я вручаю тебе руку моей дочери, а сердце её, думается, и так уже твоё.

И отвернулся: смахнуть скупую слезу.

Тут торжественно заиграли вистлы и волынки, Сигвальд годи повёл молодых к алтарю Фрейра и Фрейи, где их ждали священный перстень клятвы да хрустальная чаша тёмного пива, хмельного, сладкого и горького, как сама супружеская любовь. Помощник жреца поднёс каменный молот — осенить новобрачных, чтобы богиня Вар услышала и подтвердила их клятвы.

Сигвальд по обычаю сказал:

— Прежде чем Альдо и Хельга скажут клятвы и выпьют из кубка судьбы, надобно выяснить, нет ли какой причины, чтобы им не заключить союз. Если кто-нибудь из тех, кто здесь собрался, знает такую причину, пусть скажет немедля, или же молчит до гибели мира!

Над Боргасфьордом легла такая тишина, что был слышен прибой, и даже неугомонные морские птицы молчали. Два удара отмерило сердце Альдо, пока не раздался недобрый звук.