Лекции по общему государственному праву - [28]

Как мы уже видели, сходство между государством и организмом, несомненно, есть. Но наряду с ним между этими двумя явлениями мы находим не менее существенные черты различия. Не нужно забывать, что организм есть физическое тело, существующее в пространстве; отличительные свойства его — непрерывность и непроницаемость. Организм непрерывен, т. е. все части его связаны непосредственно между собой. Организм непроницаем, т. е. в том же пространстве, которое занято им или его частью, не может быть другого организма или его части. Совсем не то мы видим в государстве. Мы знаем государства, которые существуют в виде отдельных частей, разделенных между собой значительным пространством. Британская империя состоит из двух островов — Великобритании и Ирландии и колоний, расположенных на расстоянии десятков тысяч верст от метрополии, отделенных от нее океанами. Могут сказать, что колонии — совершенно особые самостоятельные организмы, только подчиненные Англии, но можно указать примеры существования государств, однородных по составу населения и характеру учреждений, но, тем не менее, состоящих из географически разделенных частей. Так, напр., Бавария состоит из двух неравных частей (собственно Баварии и Баварского Пфальца), разделенных между собой другим государством — Баденом.

Если государство — организм, то граждан следует сравнивать с клеточками. Но, приводя это сравнение, мы сталкиваемся с явлением, невозможным в органической жизни. Отельные клеточки государственного организма могут находиться и не в организме, а вне его, в другом организме. Русский подданный может, напр., проживать в Германии, оставаясь членом Русского государства.

Далее, некоторые функции, необходимо присущие организму, как, напр., функция размножения, отсутствуют у государства. Государства, как и другие общественные союзы, могут сливаться в одно целое, чего мы не наблюдаем по отношению к организмам, по крайней мере, высшим. Говорить о сознании и воле государства можно лишь в условном, юридическом смысле, но отнюдь не в том прямом психологическом значении этих слов, в каком они применяются к человеку или животному. С точки зрения психологии, то, что называется сознанием или волей народа или государства, есть лишь особого рода психические явления в области душевной жизни отдельных членов государства.

Ясно также, что существующее в государстве отношение власти и подчинения, с одной стороны, и зависимость частей организма от целого суть явления совершенно различного порядка. В первом случае мы имеем перед собой явление чисто психологическое, взаимодействие между индивидуальными сознаниями людей, во втором случае — явление физиологическое, ряд механических движений материальных частиц тела, движений, обусловленных физиологическими процессами. Сходство общественных и, в частности, политических явлений с органической жизнью относится, главным образом, к той стороне общественной жизни, в основе которой лежат непреднамеренные, безотчетные или полусознательные поступки людей. Но не нужно забывать, что в политической жизни играет огромную роль и вполне сознательная, планомерная деятельность людей. Можно, конечно, пытаться и здесь отстоять аналогию, можно, напр., предполагать, что движения частиц организма, ведущие к сохранению и укреплению его, суть также сознательные акты, что, напр., известные "фагоциты" проф. Мечникова — живые, одушевленные существа, сознательно борющиеся с врагами организма, в состав которого они входят. Можно представлять себе, с другой стороны, как это и делают некоторые, что вся доступная нашему наблюдению Вселенная — есть не что иное, как атом в теле колоссального организма. Но здесь мы вступаем в область безбрежных фантазий, не имеющих под собой твердой научной почвы.

Возвращаясь к органической теории государства, нужно сказать, что она имела бы научную ценность лишь в том случае, если бы возможно было, действительно, перенести на политическую жизнь известные нам физиологические и биологические законы и действием их объяснить государственные явления, если бы, напр., возможно было, не ограничиваясь простым сравнением верховной государственной власти с мозгом, объяснить такие явления, как смену правительств, государственные перевороты при помощи того, что нам известно из физиологии об изменениях, происходящих в мозгу животных. Но такой метод исследования общественных явлений невозможен, сами сторонники органической теории им не пользуются, а вместе с ним падает и научное значение защищаемой ими доктрины.

Резюмируя все сказанное об органической теории, нельзя не признать, что уподобление государства организму есть весьма живое, яркое и удобное сравнение, которым можно пользоваться для наглядного освещения некоторых сторон государственной жизни, но которым не следует злоупотреблять. В органической теории есть, несомненно, верная мысль. Эта мысль, как справедливо указывает Еллинек, заключается в том, что в государственной жизни наряду с сознательной планомерной деятельностью людей имеют большое значение психические явления, не носящие характера направленных к заранее определенной цели актов, и что благодаря этому, а также благодаря столкновению различных индивидуальных и общественных стремлений совокупность сознательных и планомерных актов приводит к непреднамеренным и непредвиденным ранее результатам. С этим фактом необходимо считаться, но не следует, подобно некоторым сторонникам органической теории, возводить его в идеал. Это значило бы не только создавать неверную научную теорию, но вместе с тем поддерживать политическую тенденцию реакционного характера, тормозящую разумный прогресс в государственной жизни.