Лекции по общему государственному праву - [100]

Поэтому деятельность исполнительной власти далеко не носит такого характера, какой ей приписывает Руссо; отношение ее к власти законодательной вовсе не есть отношение механической силы к направляющей эту силу воле.

Все учение Руссо имеет задачей гарантировать свободу. Это общая цель и Руссо, и Монтескье. Руссо полагал, что свобода личности гарантируется прежде всего тем, что человек подчиняется общей воле, в образовании которой он сам участвует, подчиняясь, таким образом, самому себе. Обеспечением свободы является, следовательно, участие в государственной власти. Но так как общая воля есть решение большинства, то для меньшинства эта гарантия является фикцией. Утверждение Руссо, что решение большинства есть, собственно, не воля большинства как такового, а лишь способ раскрытия истинной общей воли всего народа, убедительно только для тех, кто верит, подобно ему, что народ во всякий момент его жизни действительно обладает вполне реальной общей волей и что голосование большинства есть, безусловно, верное средство для обнаружения этой воли, таящейся во всех членах общежития. Но такая вера не находит себе опоры в фактах политической действительности. То, что Руссо называет общей волей, есть на самом деле продукт столкновения различных частных интересов и многих частных воль.

Другую гарантию против тирании большинства над отдельными гражданами Руссо находит в том, что исходящие от большинства законы содержат всегда лишь общие правила, обязательные одинаково для всех. Но, во-первых, установить точную границу между общими правилами и конкретными решениями весьма трудно. Во-вторых, хотя Руссо и настаивает на том, что суверенный народ, за некоторыми исключениями, не должен делать конкретных постановлений, но в его системе нет никаких гарантий соблюдения этого правила. Раз народ, т. е. большинство, обладает неограниченной властью, а правительство является лишь вполне зависимым от него орудием, то для суверенного народа не существует никаких преград, которые могли бы удержать его от конкретных решений, относящихся к частным лицам. Сам Руссо представляет народному собранию право помилования, но где гарантия против того, что оно не будет осуществлять и право остракизма, как в Афинах?

Сущность теории Руссо заключается в том, что он ту фактическую коллективную поддержку населения, на которой основывается государственная власть и о которой мы говорили, когда рассматривали вопрос об основаниях государственной власти, стремится превратить в юридическую неограниченную власть всего населения, а все органы государства поставить лишь в положение пассивных орудий, механических исполнителей этой власти. Он хочет рационализировать до конца и без остатка ту психическую, общественную силу, на которую опирается государственная власть.

Как было указано нами выше, в эволюции политического быта, действительно, замечается общая тенденция, сводящаяся к процессу рационализации и идущему параллельно ему процессу демократизации государственной власти. Поэтому мы должны признать, что теория Руссо совершенно правильно предуказывает то общее направление, по которому совершается развитие современного государства. Но она рисует совершенно отвлеченный идеал, недостижимый в настоящем и едва ли в полной мере достижимый и в будущем. Рационализация государственной власти, по крайней мере, при данной человеческой психике, вряд ли может дойти до конца, так, чтобы в подчинении власти не осталось никаких элементов, кроме чисто рассудочных. Пока же элементы привычки и чувства в государственной жизни не уничтожены, теория Руссо остается лишь отвлеченным идеалом. Принятие этого идеала за практические требования, подлежащие непосредственному осуществлению, попытки провести в жизнь идеи Руссо во всей их полноте могут быть опасны прежде всего для того самого демократического принципа, который отстаивают Руссо и его школа. В настоящее время демократизация государства сделала большие шаги вперед. Во многих государствах, как, например, в Швейцарии, народ (не в смысле всего населения, а в смысле совокупности полноправных граждан) является действительно высшим, первенствующим органом государства, и от него зависят в последнем счете состав и общее направление деятельности всех других органов государства. Но играть такую роль, какую ему дает Руссо, быть неограниченным властелином, по отношению к которому все другие органы являются лишь пассивными орудиями, народ фактически не может уже в силу того, что в современных государствах он представляет громадную, многомиллионную массу, которая не в состоянии совершить юридических действий без помощи других органов. И когда ему приписывают права, которых он в действительности осуществлять не может, то этим создается опасность для него же, ибо права эти, раз они формально признаны и введены в государственное устройство, неизбежно попадут в чьи-нибудь руки, но только не в руки народа.

Лица, действующие от имени народа, силой вещей никогда не будут только исполнителями народной воли, а всегда будут пользоваться самостоятельной властью. Фикция, представляющая их лишь орудиями народа, будто бы всецело от него зависящими, на практике сделает их права весьма неопределенными и именно поэтому весьма растяжимыми. Вторая часть непрерывной пропорции Руссо, в силу которой правительство как исполнитель велений суверенного народа обладает неограниченной властью над отдельными лицами, очень легко превращается в действительность, первая же часть пропорции, по которой столь же неограниченная власть принадлежит народу по отношению к правительству, практически неосуществима. И именно поэтому попытки прямолинейного, последовательного проведения в жизнь идеи народного суверенитета, не считавшаяся с реальной жизнью, так часто приводили к деспотизму. Одно из самых наглядных подтверждений этого положения дает так назыв. "якобинский режим" во Франции в 1793 г. Законодательное собрание, которое распустило само себя и созвало национальный Конвент, было настолько проникнуто идеей неограниченного суверенитета народа, что не считало даже себя вправе установить избирательный закон и выработанные им правила для выборов рассматривало только как советы народу. Те же взгляды господствовали в национальном Конвенте. Практическим результатом деятельности Конвента было установление почти беспримерного в новейшей истории деспотизма, причем вся власть, номинально приписываемая народу, в действительности сосредоточилась всецело в руках даже не Конвента, а отдельных его комитетов. В средине XIX в. переворот 1851 г., давший Наполеону III абсолютную власть, прикрытую конституционными формами, был произведен во имя народного суверенитета. Наполеон объявил себя ответственным перед народом, и эта фиктивная ответственность служила для него средством устранить реальное ограничение его власти законодательным собранием. Положение народа, который формально признается неограниченным властелином, можно сравнить с положением частного лица, который, доверяя управление своими обширными и раскиданными на большом пространстве имениями — управляющему, не дает этому последнему никаких определенных прав, но объявляет ему, что он во всем должен руководиться приказаниями владельца. Так как на практике владелец не будет в состоянии давать на каждый случай приказания, то управляющий получит гораздо больше самостоятельности, нежели в том случае, когда его полномочия точно определены. Действие аналогичного общественно-психического закона можно наблюдать и в абсолютной монархии. Чем менее урегулирована юридически власть монарха, тем скорее и легче фактическое влияние ускользает из его рук и попадает в руки временщиков и бюрократии. То же происходит и с юридически неограниченным суверенитетом народа.