всему городу рассеяны были шпионы, доносившие ему обо всем, что там делалось и говорилось; и тот, кто был заподозрен в злокозненных в отношении к архиепископу намерениях, приглашался к нему на суд. Если горожанин медлил исполнить приказание, то с городской стороны епископского замка спускался подъемный мост, из него выходила стража и разыскивала обвиненного; когда виновному удавалось ловко скрыться, вместо него брали родственника или первого встречного и держали в замке, пока не являлся разыскиваемый. Много горожан входило в это время в замок, но немногие возвращались из него назад. Мрачные и душные подземелья, пытки и истязания всякого рода оканчивали дело раньше, чем родственникам захваченного удавалось внести выкуп. Произвол епископа ничем не был ограничен; когда впоследствии, при усилившемся вмешательстве короля, Реймсских епископов спрашивали, что сталось с тем или другим пленником, архиепископы отвечали, что они умерли во время заключения, — и на этом ответе следствие останавливалось. Мрачный характер архиепископа и деспотизм его правления вдохнули новую жизнь в Реймсскую коммуну; она опять поднялась на защиту городской свободы и объявила войну архиепископу. Однажды в воскресный день декан и члены капитула в торжественной процессии шли по городу: они провожали тело умершего собрата; в это время огромная толпа, следовавшая за процессией, напала на духовенство, осыпала их бранью и подвергла оскорблениям. «Они ухали на служителей Божиих, как на волков или как на собак», — с некоторым ужасом замечает об этом происшествии письмо папы Григория IX. Но это было только началом других более обидных для архиепископа и его каноников действий. В параллель епископскому суду, тяготевшему над гражданами, городской совет потребовал к своему суду архиепископских вассалов и чиновников, и одного из последних, а именно самого судью, приговорил к изгнанию. Затем он запретил всем в городе поступать в услужение к духовным не иначе как только на известных условиях, запретил продавать что бы то ни было каноникам и вступать с ними в сделки. Когда архиепископ, узнавший о городских бесчинствах, задумал произвести следствие, то городской совет издал запрещение говорить правду — и архиепископ не добился никакого толку. Наконец, воспользовавшись отсутствием епископа, отправившегося с отъездом по делам своего диоцеза, реймсские горожане произвели открытое восстание и начали правильную осаду замка. Оставшийся без своего главы капитул произнес отлучение на непокорных — и на это лишение духовной пищи горожане ответили лишением пищи материальной: коммуна запретила продавать каноникам жизненные припасы, и это распоряжение с точностью было исполнено. Тогда испуганный капитул тайно убежал из города, оставив свои дома на разграбление черни, и донес обо всем папе. — Папа решился применить к Реймсу самую крайнюю меру, какая была в его распоряжении и которая в течение Средних веков всегда оказывала могущественное воздействие на умы. В особой булле на имя реймсского духовенства он приказал торжественно провозгласить отлучение на всю Реймсскую митрополию по формуле, приложенной к булле. Вот эта любопытная формула, ясно показывающая, к каким средствам прибегали папы для защиты светской власти Церкви: «Властью Вселенских соборов и по примеру св. отцев, во имя Отца и Сына и действием Св. Духа, мы отлучаем жителей Реймса от недр св. матери Церкви как гонителей Церквей Божиих, хищников и человекоубийц, и осуждаем их анафемой вечного проклятия. Да будут они прокляты в городе, да будут прокляты в селе. Да будут прокляты имения их, и тела их да будут прокляты. Пусть падет проклятие на плод утробы ихина плодземлиих. Пусть падут на главу их все бедствия, которые Господь изрек устами Моисея против нарушителей закона. Да будут они анафема, маранафа, т. е. да погибнут они во второе пришествие Господа нашего. Никто из христиан не должен им говорить приветствия. Ни один священник не должен служить для них обедни, не должен давать им причастия. Пусть они будут погребены во гробе осла, пусть, как помет, будут брошены на лицо земли. Если они не принесут плодов, достойных покаяния, то да угаснет свет их, как гаснут светильники в руках наших».
Приказание папы было исполнено; приведенная формула прочитана была в соборном храме Реймса при унылом звоне колоколов. Ее читал епископ в полном облачении, окруженный двенадцатью священниками с зажженными факелами в руках; с последними словами формулы епископ и священники бросили факелы на землю и попрали их ногами.
Отлучение оказало должное и желательное для папы действие. Против Реймса теперь выступил сам король и отнял у него все права, добытые им во время восстания. Коммуна также должна была заплатить за все убытки, понесенные архиепископом и капитулом, восстановить все разрушенные дома, исправить повреждения и заплатить архиепископу 10 ООО ливров. После тревожной жизни в городе наступила тишина; утомленные и разочарованные жители подчинились силе обстоятельств; но они не отказались и теперь от своих притязаний. При преемниках Генриха коммуна снова обнаружила признаки жизни и стремление к самостоятельности, снова начала ссоры с архиепископами. Это было уже во второй половине XIII в., когда во Франции достаточно окрепла королевская власть и парламент приобрел значение высшего судебного трибунала. Борьба коммуны с притязаниями феодального барона с этого времени переносится в парламент, и хотя она велась с тем же ожесточением и с той же ненавистью, что и прежде, но уже не посредством оружия, а при помощи разных юридических тонкостей и изворотов. Настали другие времена, и прежняя свобода борьбы уличной уже была неприменима. Таким образом, спор Реймсской коммуны с епископом тянулся в продолжение нескольких веков и развивался при самых разнообразных условиях: то коммуна брала верх над архиепископом, то архиепископ разрушал коммуну, и при этом, однако, ни одна сторона ни разу не достигала полной и окончательной победы. При двух архиепископах Генрихах коммуна, казалось, совсем была раздавлена, но проходит два–три года — и она вновь возрождается, вновь начинает свое дело. Однако и коммуне не удается добыть себе в полности то, к чему она стремилась; даже в самые цветущие годы своего существования она не была коммуной в собственном смысле, т. е. полной и самостоятельной республикой: она всегда находилась в зависимости от сеньора и несла ряд не совсем легких обязательств. И если мы спросим, кто победил в конце концов, то должны будем ответить так: победил парламент и его король. Вмешавшись в распрю коммуны с архиепископом, парламент постепенно и незаметно отнял политические права у того и другого и присвоил их королю: архиепископ обратился в духовного аристократа, а коммуна — в городское управление, подчиненное центральной власти, — результат, который впоследствии разделили с Реймсом и все другие французские коммуны.
