Лекции по истории религий - [27]

Так возник обычай любования неповрежденной природой. Смотря на прекрасные полотна средневековых китайских художников, мы должны помнить, что это не просто изыск пейзажной живописи, а религиозные изображения – иконы Дао. Поскольку Дао не видел никто и никогда, а природа – это его отпечаток; значит, смотря на отпечаток, мы восходим к самому первообразу – таков принцип китайской иконы. Также и японский сад камней, и средневековые китайские башни любования природой: в наиболее красивых местах строились специальные павильоны, куда люди поднимались, чтобы наслаждаться дивным окружающим пейзажем. Особенно китайцы любили сочетание воды и гор – и это тоже не случайно. Конфуций говорил, что человеколюбивый (то есть идеальный конфуцианец) любит горы, а совершенно мудрый (последователь Лао-цзы, аскет) любит воду.

Когда я это впервые прочел, то подумал: «Красиво, как и многое из китайских изречений, но что это означает?» Через некоторое время я понял это, как и причину сочетания воды и гор на китайских картинах. В китайской поэтике Дао, Божественное бытие часто связывается с океаном – это море, бесконечная стихия воды. Почему? Вода аморфна, она не имеет формы, текуча, и тем не менее вода – это жизнь, вода – это все. В одном древнем китайском тексте говорится, что, когда вода набегает на берег, она оставляет на нем песчаный след. Мир подобен отпечатку Дао, как полоса прибрежного песка подобна отпечатку волны. А горы – это отпечаток Дао, это земная реальность, воспроизводящая Божественную, поэтому человеколюбивый (тот, кто любит этот мир в лучшем смысле этого слова, кто любит социальную гармонию мира) любит горы (отпечаток), а тот, кто любит Дао (саму печать), тот любит воду. Таково раскрытие этого красивого образа.

Итак, для китайской традиции характерны вера в бессмертие, глубокая убежденность в том, что бессмертие может быть телесным, в буквальном смысле минующим смерть – без воскресения; вера в то, что этот мир – не иллюзия, а бесценная реальность, Божественное творение. И притом очень малоуважительное отношение к человеку (всего лишь «кончик волоска на лошадиной шкуре мира») – хоть он и имеет особую свободную волю, но не есть мерило всех вещей, чем является человек для Запада.

Мы видим три цивилизации – три религиозных видения, которые к моменту пришествия Спасителя вполне проявили свою разность. Одно говорило о телесном воскресении, о том, что мир создан для человека; в древнем египетском тексте, поучении царю, которое было написано в эпоху первого переходного периода, то есть в эпоху революционной смуты конца III тысячелетия до Р. Х., прямо сказано об этом. Отец-царь учит своего сына: «Заботься о людях – пастве Бога. Для них создал Он небо и землю, для них поразил Он животное, обитающее в водах, для них создал Он царя» – все создано для людей, для них существует царь, а не люди – для царя.

С другой стороны – Южная Азия, где этот мир отбрасывается как ненужный и в человеке вычленяется только его богоподобие, зато дается надежда на полное слияние с Богом.

И третий вариант – китайский; в нем глубже, чем где бы то ни было, переживается благо творения самого по себе, не зависящее от человека. Не для человека создан мир, он сам по себе создан и прекрасен сам по себе – только ты его, человече, не порть, а войди с ним в ритм, в один строй, и тогда спасешься. А мир и без тебя существует прекрасно, ты ему только мешаешь своим своеволием.

Эти три видения создают как бы стереосистему, в которой раздается проповедь Христа. Что потом произошло, как она, с одной стороны, объединила эти упования, а с другой – продолжает вызывать смущение и сомнение у очень многих людей по всему миру, мы будем говорить с вами завтра.

Лекция третья

Мы закончили предыдущую лекцию рассказом о трех типах религиозной культуры, о трех решениях главного вопроса, стоявшего перед человечеством, – вопроса вечности, победы над смертью, над отчужденностью и разделенностью. Напомню, что для Дальнего Востока было характерно восприятие всего мироздания, космоса как отпечатка Божественного творения, отпечатка Бога в земном. Все является Божественным, и человек должен войти в Божественный мир, в его строй и ритм, стать его гармоничной частью. Особое место и значение человека не подчеркиваются, хотя он и может достичь бессмертия, целостности и единства через гармонизацию с миром, сотворенным Богом.

Южная Азия, напротив, отбрасывала этот мир как иллюзию, как некую искусственную модель, созданную Богом с одной целью – чтобы дух человеческий мог вернуться к своему Создателю. И тело человека, и внешний мир рассматривались как некая ракета-носитель, которая должна вывести ракету на орбиту, а потом быть отброшена и сгореть за ненадобностью. В отличие от Дальнего Востока, Южная Азия открыла человечеству великую истину полного слияния Человека и Бога: не просто восстановление единства, но слияние Бога и человека таким образом, чтобы человеческий дух, как капля, растворился в океане Божественного бытия, теряя при этом свою личность. После смерти, как вы помните из упанишадического диалога Яджнавалкьи и Майтреи, нет сознания.