Лекции по искусству. Книга 5 - [5]

«Резня на Хиосе»

Однажды, произошел такой случай. Делакруа — властитель дум, а они все были социально заряжены, написал «Резня на Хиосе». Так как они все были передовые, то сочувствовали грекам, сражавшимся против турков. И вот он пишет, как турки истребляют греков. Общество должно отзываться и оно отозвалось. Приходит поэт Бодлер и говорит:

— Гениально! Знаешь, вот тут немного не так. Ты видел работы английского художника Констебля?

Тот говорит:

— Видел.

— Правда, у него зелень красивая?

Тот отвечает:

— Да.

— Пойди еще раз, посмотри и напиши зелень.

Владимир Стасов

И тот пишет, потому что для них Бадлер, что для наших Стасов. Что Стасов говорит, то они и пишут. То есть картина Репина написана совместно со Стасовым. Стасов говорил, а Репин реализовывал. Также смотрели и на Бадлера. И вот он переписал картину. Бадлер посмотрел и говорит:

— А, знаешь, ты ее переверни верх ногами.

— Зачем?

— Понимаешь, когда картина перевернута, то она должна быть точно так же пониматься, как и в нормальном положении.

Но картину перевернуть верх ногами нельзя, а картины Моне можно. И мы здесь видим эту картину. А может она должна быть так написана? Он же совершенственная тень. А по сути, какая разница как на нее смотреть. Чем больше я смотрю на его картины, тем больше мне хочется смотреть на них и дальше.

Думаете у него, когда-нибудь повторяется мазок? Они у него всегда разные. Дело в том, что этот мазок и есть живопись. А что он изображает? Впечатление. Этот человек — гений! Кто такой гениальный человек? Нет определения «кто такой гений», оно может иметь только частное значение. Я считаю, что гений — это человек, который создал мир не бывший до него и не ставший после него. Для меня это просто. Он создал мир, которого до него не было, и который после него будет иметь очень большой шлейф, но таким больше не будет. А после себя Моне оставил колоссальный шлейф.

Он меняет наше отношение к живописи, к этюду, к мазку, к палитре. Он показывает, что есть предмет живописи. Оказывается, предметом живописи может быть обыкновенное облако и цветок. Он изменил наше представление о предмете живописи и о его границе. Через живописный язык он учил нас смотреть на живопись. Он предложил нам смотреть на живопись, как на предмет искусства, а мы привыкли, как на изображение чего-то. Не обязательно живопись должна что-то изображать. В этом и суть, и позитивность Это — Клод Моне.

Лекция 2

Разговоры серьезные, а я в таком усталом виде… но все равно они неизбежны, необходимы и касаются всего, в том числе и сегодняшнего дня. Я не дочитала в прошлый раз, поэтому дочитывать буду сейчас и снова повторю, то, что уже говорила: импрессионизм есть величайший переворот не только в области живописи, но и в области сознания. Другого представления о мире: о том, что такое живопись, о том, что она делает с нами, о том, как она изменяет нашу точку зрения, как мы начинаем видеть. Мое поколение представляло себе Европу по картинам импрессионистов. Они были для нас больше, чем книги и кино, и давали целое представление о том, как жили люди, их города и страны. Я их называю реалистами, потому что они действительно писали с натуры и первыми изображали реальный мир вокруг себя таким, каким он становился. Они отмечали все то новое, что появилось в городе, что их окружало, и как изменился их образ жизни. И если Клод Моне был идеологом новой точки зрения на то, что есть искусство, что оно есть живопись живой жизни и создавал дивные симфонии образов мира и видел его таким, как он есть, то Дега необыкновенно сложен. Я обожаю этого художника. Он очень сложно чувствует мир и пишет также сложно. Его композиции сложны, динамика движения толпы, общие планы. Видны монтажные стыки и то, как падает свет. При этом Дега, как художник, необыкновенно чувственный. И эти ощущения для него очень важны. Они, можно даже сказать, эротичны. Это его собственное надреальное, рецепторное восприятие.

Это видно по тому, как он пишет «Вечернее кафе» в свете фонарей, отбрасывающих свет на такую холодную красоту и преображающий мир.

«Вечернее кафе»

Огни расположены на заднем плане в один ряд и придают картине глубину. Какие-то люди. Кто-то слушает певицу, кто-то болтает. Все пространство заполнено и наполнено жизнью. Это мир, получивший новое освещение, новый свет, толпа, которая идет гулять, вечер, горят фонари, кто-то несколько вульгарно одет. Кто-то сидит разинув рот, странные движения рук.

Именно импрессионисты спровоцировали кинематографическое сознание. Восприятие нашего мира, как монтаж, совершенно удивительно. Сколько книг написано! Лично я рекомендую книги Джона Реланда. Он человек набитый шумом времени. И весь этот шум, голоса времени, всякие газетные отзывы врываются в его книги. Но поверьте мне — человеку, перерывшему огромное количество литературы, настоящего исследования того, что произошло, нет ни у кого. До сих пор нет той точки, с которой был бы оценен весь невероятный период импрессионизма. Вот я хочу привести один пример. Был такой Караваджио. Он принес в мир светотень и очень сильно повлиял на искусство, но он не повлиял на него так, как импрессионисты. Он повлиял на наше восприятие, на наши ощущения, почти бессознательно, безрецептурно. Поэтому появление нового языка, который пришел вместе с этой группой художников-импрессионистов образует новый стиль… То время было временем создания не просто языка, не просто видения, а целого стиля, который изменился и изменил наше восприятие и наше взаимодействие. Так что они влияли на искусство, а оно влияло на нас. А мы, в свою очередь, создавали стиль жизнь. Это сложнейший процесс. И это нигде не описано и не обследовано. Все это повисло в воздухе. Но в Дега есть еще одно качество. Посмотрите, как он писал руки, словно слепки с античности. Какая-то необыкновенная гармония. Он очень гармоничный художник, ласковый, нежный, в нем нет жесткости, что бы он не написал. И Дега с очень большой нежностью и любовью пишет все эти новые закоулки жизни. Посмотрите его картину в шляпной мастерской. Она вся раскадрована по шляпкам: эта шляпка, другая. Не только те женщины, что сидят и примеряют их, но и сами шляпки являются свитой, натюрмортом и целым миром необыкновенной, привлекательной женской красоты. Целое художественное утонченное пиршество.