Лекции о сущности религии - [68]

Но как ни очевидно само собой, что чувственное, телесное существо природы не может быть выведено из духовного, то есть абстрактного, существа, - есть все же в нас нечто, что делает для нас это выведение правдоподобным и заставляет казаться естественным, даже необходимым, нечто, что противится тому, чтобы естественное, чувственное, телесное существо мыслить себе как первое, изначальное, как существо, через которое нельзя перейти;

есть в нас нечто, из чего вышла вера, представление о том, что мир, природа, есть продукт духа, что она даже произошла из ничего. Но я это возражение уже устранил и разъяснил, показав, что человек из чувственного выводит общее и это общее затем предпосылает чувственному как основание.

Поэтому способность человека к абстракции и с ней связанная сила воображения (потому что только силой своего воображения делает человек самостоятельными абстрактные, общие понятия, мыслит себе их как существа, как идеи) побуждают его выйти за пределы чувственного и производить телесный, чувственный мир от нечувственного, абстрактного существа. Но глупо эту субъективную, человеческую необходимость делать объективной потому, что человек, когда он возвысился однажды от чувственного к сверхчувственному, то есть к мыслимому, абстрактному, общему, - затем от общего, абстрактного спускается к конкретному и это конкретное выводит из общего, глупо, не замечая этого, выводить это конкретное из общего. Что это ошибочно, явствует уже из того, что для того, чтобы телесное, материальное иметь возможность вывести из духа, приходится прибегать к пустому, фантастическому представлению о сотворении из ничего. Но если я говорю, что мир сотворен из ничего, то я этим ничего не говорю; это ничто есть пустая отговорка, при помощи которой я уклоняюсь от вопроса: откуда же взял дух недуховные, материальные, телесные вещества для мира? Это ничто, хотя оно было некогда таким же священным пунктом веры, как и существование бога, есть не что иное, как одно из бесчисленных теологических, или поповских, ухищрений и уловок, которыми в течение веков обманывали людей. Сказать, как Яков Беме и Гегель, вместо: бог создал мир из ничего,- он создал его из себя как из духовной материи, - значит лишь уклониться от этого "ничего". Как я уже раньше показал, я таким образом не подвинусь ни на один шаг вперед, ибо как вывести из духовной материи, из бога вообще материю действительную? Сколько бы поэтому ни измышляли теологических и спекулятивных ухищрений и уловок, чтобы иметь возможность произвести мир от бога, но одно остается в силе: то, что делает мир миром, чувственное - чувственным, материю - материей, есть нечто, что теологически и философски не может быть откуда-нибудь выведено и объяснено, нечто непроизводное, имеющее просто свое бытие, нечто, что можно брать лишь как таковое, понимаемое лишь из себя и через посредство себя. Этим я заканчиваю первую часть своей задачи.

Я перехожу теперь ко второй, и последней, части моей задачи, которая заключается в том, чтобы доказать, что бог отличный от природы есть не что иное, как собственное существо человека, точно так же, как в первой части мне надлежало показать, что отличный от человека бог есть не что иное, как природа или существо природы. Или:

в первой части мне нужно было доказать, что существо естественной религии есть природа, что в природе и естественной религии ничто другое не раскрывается и не обнаруживается, как природа; теперь мне надлежит доказать, что в религии духа ничто другое не выражается и не раскрывается, как существо человеческого духа. Я уже в своих первых лекциях объяснял, что я в этих лекциях не касаюсь второстепенных различий в религии, что я свожу религию всего лишь к двум разновидностям или противоположностям, к естественной религии и к религии человеческой, или духовной, - к язычеству и христианству. Я перехожу теперь поэтому от сущности естественной религии, или язычества, к сущности христианства. Но прежде, чем переходить к самому христианству, необходимо, по крайней мере вкратце, охарактеризовать переходные ступени, те побуждения, которые отвлекают человека от природы, возвращают его назад к самому себе, заставляют его искать свое спасение не вне себя, а в себе; при этом, однако, необходимо подробно коснуться и тех моментов, которые одинаково относятся и к религии духа, и к естественной религии, следовательно, к религии вообще, и которые имеют чрезвычайную важность для понимания сущности религии; эти моменты, однако, соответственно той последовательности, которой человек вынужден следовать как в речи, так и в мышлении, могут быть лишь теперь разобраны, по крайней мере, полностью. О переходе от естественной религии к теизму в собственном смысле слова, или монотеизму, говорят в "Сущности религии" параграфы 26-41.

Природа есть первый предмет религии, но природа там, где она религиозно почитается, является для человека предметом не как природа, какой она является нам, а как человекоподобное или, вернее, человеческое существо. Человек, стоя на точке зрения естественной религии, молится солнцу, потому что он видит, как все от него зависит, как ни одно растение, ни одно животное, ни один человек не может без него существовать, но он все же не почитал бы его религиозно, не молился бы ему, если бы не представлял себе солнце в виде существа, которое по собственной воле, как человек, движется по небу, если бы не представлял себе действия солнца в виде добровольных даров, которые оно исключительно по доброте своей посылает земле. Если бы человек рассматривал природу такой, какова она есть, глазами, которыми мы ее рассматриваем, то отпало бы всякое побудительное основание для религиозного почитания. Ведь чувство, влекущее человека к почитанию какого-либо предмета, предполагает заранее, что предмет к этому почитанию не нечувствителен, что он, стало быть, имеет чувство, что он имеет сердце и притом человеческое сердце, чувствительное к человеческим обстоятельствам. Так, греки во время персидской войны молились ветрам, принося им жертвы, но только потому, что они смотрели на них, как на соратников, как на союзников против персов. Афиняне особенно почитали Борея, северный ветер, и просили его о содействии, но они и рассматривали его, как рассказывает Геродот, как им дружественное и даже родственное существо, ибо он имел своей женой дочь их царя Эрехтея. Но что же превращает естественный предмет в человеческое существо? Фантазия, сила воображения. Это она представляет нам существо иным, чем оно есть в действительности; это она заставляет природу являться человеку в том чарующем и заколдовывающем глаз, ослепляющем свете, для которого человеческий язык придумал выражение: божественность, божество, бог: это она, стало быть, создала богов людей. Я уже говорил, что слово "бог", "божество" есть первоначально только общее имя, а не имя собственное, что слово "бог" первоначально означало не субъект, а определение, то есть не существо, а качество, подходящее или прилагаемое к каждому предмету, который представляется человеку в свете фантазии божественным существом, который производит на человека, так сказать, божественное впечатление. Всякий предмет может поэтому сделаться богом, или, что то же, предметом религиозного почитания. Я говорю, что одно и то же: бог или предмет религиозного почитания; ибо нет другого отличительного признака для божества, как религиозное почитание: бог есть то, что религиозно почитается. Но религиозно почитается предмет только в том случае, если и поскольку он является существом, предметом фантазии или силы воображения.