Лекарство против иллюзий - [31]

Сашка улыбнулся — у него была красивая улыбка, и Марина невольно залюбовалась его полными, четко очерченными губами.

— Простите, вы были такой привлекательной мишенью, что я не смог удержаться.

Они отошли к стене, чтобы никому не мешать.

— Мне только одно непонятно. — Летова поправила бортик пиджака. — Как вы догадались, кто я? В письмах моей фотографии нет, только подпись.

Сашка наморщил лоб, не совсем понимая, о чем речь, но отреагировать не успел. К ним подошла уже знакомая ему пара — блондинка в сексуальном наряде и ее спутник.

— Марина Николаевна, мы с Анютой уже насмотрелись на прекрасное и готовы отчаливать, — обратился парень к брюнетке и тут же повернулся к Сашке, протягивая руку. — Виктор. А это Анна.

— Александр. Приятно познакомиться.

— Это тот самый Александр Агеев, чья фотография пойдет на обложку альбома «Арктики», — объяснила Марина. — Невероятная встреча.

Она подняла глаза на Сашку:

— Мне казалось, вы живете в Магадане? Не ожидала увидеть вас в центре Москвы. И как вы все‑таки меня узнали?

— Честно говоря, вы сами только что сказали. — Сашка смущенно пригладил волосы.

— Какая любопытная завязка, — присвистнул Виктор, с интересом следивший за диалогом, но Анюта незаметно дернула его за рукав, и он тут же добавил: — Простите за вторжение в вашу беседу. Марин, если ты не возражаешь, мы вас оставим.

— Да, конечно.

— Увидимся завтра в офисе.

— Удачи. — Едва парочка направилась к выходу, Летова удивленно воззрилась на Сашку: — Так вы не знали? Это чистое совпадение?

— Похоже на то.

— Невероятно.

— Согласен.

Они помолчали.

— Та фотография с медвежатами, — спросила Марина. — Долго выслеживали?

— Около суток.

— Целые сутки? Ничего себе, сколько у вас терпения! Страшный вы человек.

В воображении Марины возникла картина: одинокий фотограф лежит в сугробе, держит закоченевшими пальцами камеру, мысленно подбадривая себя. Бесстрастное арктическое небо сыплет колючую снежную крошку, ледяной ветер ввинчивается под куртку, и на многие километры вокруг — никого и ничего, кроме белой полярной пустыни.

— Согласен, удовольствие специфическое, но результат того стоит.

Снова повисла пауза.

Сашка лихорадочно соображал, в каком ключе продолжать беседу. Робостью он никогда не страдал, но сейчас ощущал непривычную скованность. Он не хотел, чтобы брюнетка ушла, но как ее удержать? Скорее всего, они обменяются еще парой вежливых фраз и на этом разойдутся. В таком случае что он потеряет, если скажет, как есть?

— Знаете, вы мне очень понравились, и я, как тормоз, стою и придумываю, как продолжить знакомство, — сказал он.

До Летовой не сразу дошел смысл его слов — ее внимание приковала глубокая ямочка на его подбородке. Ее хотелось потрогать, и Марина подняла руку, чтобы коснуться его подбородка, но вовремя спохватилась и завела прядь волос за ухо.

— Какое облегчение, что торможу не один я, — с улыбкой произнес Сашка.

Марина колебалась мгновение, а затем предложила:

— Давайте я покажу вам город.

Летние сумерки пахли остывающим асфальтом и грязной водой. Шел четвертый час ночи, и смотровая площадка Воробьевых гор постепенно пустела. Туристы расходились по отелям, байкеры разъезжались по гаражам. Сашка и Марина стояли, опершись на перила и прижимаясь плечами, и созерцали панораму ночного города. На фоне темного неба отчетливо выделялись сверкающие силуэты Новодевичьего монастыря, храма Христа Спасителя, Шуховой башни. Желтая тарелка стадиона Лужники переливалась взлетными огнями и, казалось, вот‑вот оторвется от земли, унесется за горизонт со скоростью НЛО, оставив после себя зияющую черную яму. Сумрачная река, подобно огромной, медлительной змее, ползла в колее меж двух берегов, и на ее жидкой коже играли отраженные отблески.

Сашка боялся пошевелиться; через одежду он ощущал тепло Марининого тела и ловил себя на том, что впервые за двое суток пребывания в Москве не чувствует враждебной, давящей суеты мегаполиса.

Покинув выставку, они долго ездили по городу. Девушка вела машину, замедляясь на некоторых участках, давая пассажиру возможность получше рассмотреть достопримечательности. Потом гуляли по набережной, и Марина рассказывала, как часто сюда приходила, когда приехала в Москву из далекой деревни.

— Из деревни? — удивился Сашка. — Никогда бы не подумал. Ты выглядишь так… по‑столичному.

— Припечатал так припечатал, — рассмеялась она, подумав, какая странная ночь.

Летова привыкла к определенности, воспринимала жизнь практически без полутонов. И люди ее окружали именно такие — определенные. Рябкина не раз шутила, что Марина навешивает на других ярлыки и отказывается менять их, даже если для этого есть все основания. Марина возражала, хотя и понимала, что доля правды в словах подруги имеется. Возможно, так она упускала что‑то важное, но зато оберегала себя от разочарований. Она всегда видела, с кем имеет дело и чего ожидать. В редких случаях, когда ей не удавалось мгновенно идентифицировать собеседника и приклеить к его лбу воображаемую табличку, она прислушивалась к интуиции — и та никогда не подводила.

С Сашкой ее безупречно функционировавший прежде радар молчал. Чем дольше они общались, тем меньше Марина понимала, как к нему относиться. Было в нем что‑то такое, что в ее персональной вселенной отсутствовало — и она с возрастающим азартом пыталась вычислить, что именно.