Лекарство от верности - [12]

– Ты не помнишь меня? – старуха схватила меня за воротник и пригнула к себе.

Я заглянула в тусклые, немного безумные глаза, заглянула, будто провалилась в бездну.

– Помню, – прошептала я.

– Совсем забыла, не заходишь домой, – ласково упрекнула коварная соседка. Это была она.

– Плохо чувствую себя, – сказала я. И замолчала. Мне не хотелось жаловаться.

– Ты, как твоя мать. Она тоже похудела перед смертью. Ей ведь тоже за сорок было, как тебе, – сказала соседка. Кажется, она совсем не щадила меня, говорила что думала.

– Я пойду, – неуверенно сказала я, с трудом отцепив когтистую руку от своего пальто.

– Ты сходи-ка, милая, к колдунье, вот тебе телефон.

Старуха сунула мне в карман пальто какую-то бумажку. Я отпрянула и вдруг бросилась бежать. Бежала, пока не устала. Остановилась и поняла, что нахожусь в незнакомом месте. Я ни разу здесь не бывала. Трамваи, люди, перекрестки, лязг и скрежет, визг тормозов и автомобильный шум. Я подняла руку и остановила такси.

– На Мойку, – сказала я.

Больше я не выходила одна. Вовка вывозил меня в Павловск, иногда на Крестовский остров. Любимые места не радовали, и я вообще перестала выходить на улицу. Подолгу лежала в постели, разглядывая полоски на обоях и портьерах. Ни о чем не думала, мне хотелось умереть. Я устала, ведь для того, чтобы поднять мое тело из горизонтального положения, нужно было приложить нечеловеческие усилия. У меня больше не было сил – они иссякли. Я не знала, на что потратила жизненную энергию. Она вышла из меня, как воздух из резинового шарика. Однажды муж заставил меня выйти из дома. Вовка набросил на меня пальто, а я сунула руку в карман, нашарила какую-то бумажку.

– Володя, отвези меня по этому адресу, – сказала я. И Вовка беспрекословно подчинился. Муж не знал, как относиться к моей странной болезни. Многочисленные консилиумы и комиссии не могли договориться между собой. Я умирала. Меня звала на тот свет моя мама. Я знала, что она давно ждет меня.

Колдунья оказалась молодой женщиной, вполне упитанной и жизнерадостной. Она толкнула Вовку крепким кулаком в грудь, оставив его в прихожей. А меня затащила в темную комнату. На столе догорала свечка. В углу работал крохотный телевизор. Ничего колдовского. Разве что свечка.

– Меня Настей звать, а тебя как? – спросила колдунья.

– Варей, – сказала я.

Настя быстро ощупала мою спину, пальцами провела по позвонкам, будто пробовала струны гитары перед игрой, больно сжала предплечья, надавила на шею.

– Кровь у тебя застоялась, застыла. Ты, как лед, и внутри, и снаружи. А ведь ты могла бы жить иначе. От тебя яркий свет исходит. Видишь, как горячо, – сказала колдунья. Она провела рукой над моей головой. Я ощутила жар. Уши и лицо заполыхали огнем. – Ты сама можешь счастье дарить. От тебя люди, как лампочки, зажигаться должны. А ты свой свет насильно загасила. Гарью от тебя несет.

От монотонного голоса в комнате запахло паленым, будто кипящий воск прожег старенькую скатерть на столе. Я вдруг почувствовала брезгливость к происходящему.

– Я, пожалуй, пойду, – я резко встала и пошатнулась. Затхлый воздух скопился в легких. Невозможно вдохнуть воздух. Его здесь вообще нет. Мне до боли захотелось солнца и ветра. У колдуньи ни того ни другого не водилось.

– Тебе бы влюбиться надо, милая, а то совсем плохо будет, – сказала псевдоколдунья. Настя отошла от меня и включила свет. Ногтем придавила свечку, соскребла застывший воск со скатерти. Обычная женщина, молодая, симпатичная. Ничего инфернального.

– А что будет плохого? – спросила я.

– Ты умрешь.

Я медленно вышла из комнаты. Володя удивленно посмотрел на меня, но ничего не спросил.

* * *

Муж купил мне модные журналы, привез откуда-то рекламные проспекты, наверное, кто-то подсказал ему, как нужно развлечь захворавшую непонятной болезнью жену. Глянцевые обложки сверкали пестрыми картинками по углам гостиной. Дмитрий расшвыривал дамскую макулатуру по сторонам, ему мешала чужая разрисованная жизнь. Сын предложил завести собаку. Большого красивого дога. Наивный мальчик. Дмитрий был уверен, что животное раскрасит красками скучное домашнее существование, прибавит яркой пестроты. И пробудит меня к жизни, наконец. Вообще-то я люблю животных. И вполне терпимо отношусь к догам. Но абсолютно не переношу собачий лай и запах. У меня стойкое неприятие к домашним затворникам. Тихий кризис среднего возраста иногда заканчивается смертью. Усталость от жизни оборачивается непреодолимой тоской и унынием. Мне хотелось спрятаться от всех в земляном бугорке, где-нибудь неподалеку от мамы. А отпуск катастрофически заканчивался. В коллективе не поймут моих терзаний, сразу уволят. Все знают, что я существую в обеспеченной семье. Таких легко увольнять, совесть не мучает. Перед увольнением я решила навести какой-нибудь лоск. Сначала нужно было немного оживить изможденные руки. Пришлось вызвать маникюршу на дом. Едва передвигая ноги, я открыла дверь. Меня тошнило от одной мысли, что нужно чем-то занимать гостью в течение часа. Я напрягла лицевые мышцы и улыбнулась. На непроницаемом лице появилась приветливая маска. Живая и бодрая девушка на пороге вызвала во мне острый приступ меланхолии. И все же я порадовалась, что хоть кто-то на этом свете может противостоять житейским сложностям с бодрым и непреклонным видом. В то же время во мне проснулась зависть. Маникюрша оказалась простодушной и сердечной женщиной, долго расспрашивала о состоянии моего здоровья, видимо, здорово я погасла. Пришлось приоткрыть туманную завесу, приподняв венчик внешнего благополучия. Я отговорилась: дескать, усталость, возраст, авитаминоз.