Лекарство от нерешительности - [3]
Подходила к концу наша последняя школьная весна. Мы втихаря пили, заранее ностальгировали, плавали в прудах, на поверхности которых качалась желтая пленка пыльцы — словно крохотные облака, уступившие силе притяжения и взорвавшиеся от соприкосновения с водой. Как-то раз мы с Наташей сидели на плотине у Долгого пруда. Вода омывала нас, просачивалась между ног. По очереди прикладываясь к запретной фляжке, мы пришли к выводу, что хотели бы узнать друг друга получше. Потом мы окончили школу, и Наташа — как и Алиса, но в отличие от меня, — поступила в престижный Йельский университет. (Мой диплом (без отличия) колледжа Эврика Вэллей, что в штате Калифорния, папа не повесил в своем кабинете, предпочтя украсить стену Алисиным йельским дипломом и ее же дипломом Колумбийского университета.) Впрочем, это к делу не относится. Из того, что я слышал от Алисы и додумывал самостоятельно, выходило, что Наташа и в университете оставалась одновременно дружелюбной и отстраненной и по-прежнему не заводила романов.
— Явно она лесбиянка, — сказала Алиса (по телефону).
— Или просто застенчивая.
— Двайт, она никогда не производила впечатления застенчивой девушки.
— Ну и что — я тоже его не производил, — попытался возразить я.
Мысли о Наташе почему-то всегда заканчивались самокопанием.
Шасси, взвизгнув, будто от боли, проехались по посадочной полосе. В мокром асфальте дробились отражения красных и белых огней; поднимался пар. Я оглядывался по сторонам и радостно кивал пассажирам — мол, здорово, приземлились наконец.
— Рад небось, что под ногами снова твердая почва? — ухмыльнулся в мою сторону сосед справа.
Так как еще раз встретиться нам явно не грозило, я рассудил, что могу высунуться из скорлупы.
— На самом деле терпеть не могу подвешенные состояния. — Я имел в виду переносный смысл этих слов, но получилось то, что получилось. Как-никак я целый день не практиковался в человеческой речи.
Парень нахмурился и кивнул.
— По-моему, Колумбия — вполне себе страна. В смысле, сюда стоит вкладывать бабки. Народу нужна работа, и никаких тебе заморочек с профсоюзами.
— Классно. — На этот раз я сказал то, что имел в виду. — А почему никаких заморочек?
Парень неопределенно махнул рукой.
— Удачи, — бросил он через плечо, доставая сверху свой кейс.
Я заметил, что он открывает кейс с величайшей осторожностью и даже с опаской. Не зря же в самолетах предупреждают — за время полета вещи может растрясти.
Вскоре опустевшие кресла заняли те, кто летел в Кито. Стюардесса привычно толкнула речь — сначала по-английски, потом по-испански. На espanol'е я успел усвоить только первую страницу разговорника. В свое время выбрал французский — мне казалось, что он скорее пригодится. Впрочем, через час надо мной возьмет шефство владеющая испанским Наташа.
Она же Джокер. Джокером мы называли Наташу за неподражаемую улыбку. Она улыбалась правильным мультяшным полукругом, закавыченным в ямочки на щеках, и кто-то (ладно, признаюсь — это был я) однажды предложил прицепить ей кличку Джокер. Кличка прилипла, и мы, парни, случалось, ласково называли Наташу Джокером даже в глаза. Она не возражала и только, по своему обыкновению, невозмутимо улыбалась.
Я застегнул ремень под животом, проверил, исправен ли пластиковый столик, и привел его в исходное положение. В этот момент во мне проснулись угрызения совести за то, что я прицепил Наташе кличку. В конце концов, я единственный мог, хоть и с натяжкой, назвать себя Наташиным другом. Наверняка на предстоящем вечере встречи данное обстоятельство будет у меня основным поводом для гордости, а поездка в Кито — главной моей заслугой за последние десять лет. Именно этой поездкой я буду крыть и карьерные успехи, и выгодные браки однокашников — о тех и о других я в силу своих обязанностей агента по делам выпуска знал буквально все. Сведения заполняли мой мозг, как горка рисовых зерен, на каждом из которых под микроскопом выгравировано имя однокашника и соответствующее событие с датой. Регулярно, раз в четыре месяца, я отсылал очередную партию «зерен» (практически неотличимых друг от друга) в журнал с пафосным названием «Они учились в нашей школе».
В то время как сам я только что потерял работу и гордиться мог лишь одним — тем, что пока не облысел. Правда, волосы уже несколько поредели. Недавно, стоя перед зеркалом, я мысленно провел черту по темени, вообразив, что это песчаный пляж. Так вот, за пределами полосы прибоя волос было еще предостаточно. Проблема же состояла совсем в другом, а именно в аномальной волосатости шеи, спины, груди, ног, ягодиц и рук. Причем волосы на всех этих частях моего тела были светлые, словно от другого человека. Как ни странно, женщин, которые наблюдали или даже осязали меня обнаженным, не смущал мой блондинистый пух. Сейчас, когда самолет оторвался от взлетной полосы аэродрома Боготы, я снова задал себе вопрос, почему повышенная волосатость не вызывала у моих подруг отвращения. Может, они видели во мне недостающее звено эволюции?
Вдруг (вернемся в самолет) я подумал, как было бы здорово
