Лекарство от меланхолии - [41]

Смотри, вот и они. Вот они идут.

Того ирландца звали Ник. Осенью 1953 года я затеял писать пьесу и работал в Дублине. Каждый день я вызывал машину и ехал из Ривер-Лиффи в огромный серый деревянный дом времен короля Георга, в окрестностях которого мой директор-продюсер занимался конной охотой.

Всю долгую осень, зиму и раннюю весну мы перелопачивали по восемь страниц моей писанины за вечер. Затем, уже в полночь, когда подходило время отправиться на берег Ирландского моря в Королевский Отель, я будил телефонистку сельского переговорного пункта Килкок и просил соединить меня с самым тепленьким, даже если оно и вовсе не отапливалось, местечком в городе.

— Это заведение Гебера Финна? — орал я, как только меня соединяли. — Ник там? Не позовете ли вы его?

Я живо представлял себе их, местных парней, как они выстраивались у пятнистого зеркала и таращились в него друг из-за друга.

Зеркало походило на зимний замерзший пруд, и они казались себе вмерзшими глубоко в этот волшебный лед.

И среди этой толкотни и таинственного перешептывания находился Ник, мой чересчур молчаливый деревенский шофер. Я слышал в трубке, как его окликнул Гебер Финн. Слышал, как Ник поднялся и его голос в трубке.

— Послушай, я уже собрался выходить! — Еще раньше я узнал, что это свое «собрался выходить» он не принимал особенно близко к сердцу, это не унижало его чувство собственного достоинства и тем более не портило чудесную филигрань какого-нибудь изящного и весомого постулата, который он, задыхаясь, обосновывал перед посетителями Гебера Финна.

Это было, скорее, начало перехода в иное состояние, поворот тела так, что центр тяжести почти неуловимо смещался к дальнему концу комнаты, где находилась дверь, на которую никто не обращал внимания, но все старались держаться подальше.

За это время надо было успеть извлечь кое-что ценное из кучи трепа и вранья, связать с другими фактами и снабдить ярлычками, чтобы на следующее утро сразу же после обмена хриплыми приветственными возгласами ухватить нить вчерашней беседы и, не тратя времени на передышки и обдумывания, запустить челнок общения так, чтобы все ниточки основы совпадали.

Я высчитал, что большую часть ночного пути Ника составляет расстояние до двери в заведении Гебера Финна, на его преодоление уйдет полчаса. А меньшая часть — дорога от заведения Финна до того места, где ожидаю я, займет не больше пяти минут.

Итак, был канун Великого поста.

Я позвонил. Я ждал.

Наконец из ночного леса вылетел «шевроле» выпуска 1931 года, крыша которого была выкрашена в торфяной цвет, что было вполне в духе Ника.

Машина и водитель, как единое целое, пыхтели, сопели, хрипели мягко, вкрадчиво и нежно, легкими толчками заползая во двор. Я на ощупь спустился по парадной лестнице и очутился под безлунным, но светлым звездным небом. Вгляделся в кромешную тьму сквозь туман, со скоростью тридцать одной мили в час.

— Ник, это ты?

— И никого больше, — таинственно прошептал он. — Прекрасный теплый вечер, верно, а?

Температура была так себе. Но Ник отродясь не бывал ближе к Риму, чем морское побережье Типперери, и понятия тепла и холода были у него весьма относительными.

— Прекрасный теплый вечер, — я забрался в машину через переднюю дверь и захлопнул ее, отчего раздался скрежет и посыпались хлопья ржавчины.

— Ну, Ник, как ты поживаешь последнее время?

— Ox. — Он пустил машину накатом вниз по лесной дороге, лишь иногда поправляя ее. — Я здоров. Неужто это из-за того, что завтра начинается Великий пост?

— Великий пост, — пробормотал я. — И с какими грехами ты собираешься покончить в Великий пост?

— Вот я помозговал немного… — Неожиданно Ник пыхнул сигаретой, розовое морщинистое лицо его заволоклось дымом. — А почему бы не с этой гадостью, что у меня во рту? Они приятны, словно битком набиты золотом, зато для легких — сущий яд. Откажись я от всего этого, брось курить, и к концу года всех болезней — как не бывало, ведь так? Ты не увидишь этой дряни у меня во рту весь Великий пост и, кто знает, может быть, и после!

— Браво! — воскликнул я. — Сам я не курю.

— Вот и я говорю себе: браво! — прохрипел Ник, щурясь от дыма.

— Удачи! — пожелал я ему.

— Она мне нужна, — признался он. — Чтобы разделаться с этим моим грехом.

И мы ехали дальше. Он твердо вел машину, неторопливо переключая скорости и объезжая торфяные ямы. Мы ехали в Дублин после поездки.

Провалиться мне на этом месте, если Ник не был самым внимательным водителем на всем белом свете, включая самые тихие и патриархальные деревенские местечки.

Кроме того, Ник был невинным агнцем по сравнению с некоторыми автолюбителями, у которых залипает кнопка под названием «шизофрения» каждый раз, когда они, буквально влипнув в кресла своих машин, несутся по дорогам Лос-Анджелеса, Мехико или Парижа. А также по сравнению с теми слепцами, что отказываются от привычного глотка из оловянной кружки и прогулки с тросточкой ради того, чтобы, нацепив темные очки в стиле Голливуда, бездумно улыбаться из окон своих спортивных автомобилей на Виа Винетто, дергая тормозные колодки, как ленточку карнавального серпантина.

Представьте себе Римские руины. Без сомнения, это все обломки, оставленные моторизированными выдрами, рыскающими по ночным Римским аллеям, под окнами вашего отеля, так, что вы себя чувствуете христианином, брошенным на арену Колизея на растерзание львам.