Легко приходят - легко уходят - [5]

Из госпиталя меня перевели в тюрьму. Я находился там три месяца – до тех пор, пока Купер не выздоровел настолько, что мог давать показания в суде.

Я навсегда запомнил этот суд. Когда меня туда ввели, первым человеком, кого я увидел среди публики, была Джейн. Это меня удивило. Джейн помахала мне рукой, я выдавил улыбку. Но уж кого я не ожидал здесь встретить, так это моего босса Франклина из «Лоуренс Сейф». Рядом с ним сидел… Рой. Мы мучительно долго смотрели друг другу в глаза. Рой выглядел бледным и худым. Я подумал, что ему все эти три месяца было хуже, чем мне: Рой гадал, выдам я его или нет.

Судьей был парень маленького роста с худым бесцветным лицом и суровым взглядом. Скала, одним словом. Купер, похудевший, с перевязанной головой, рассказал про сейф и про дубликат ключа. Свидетельницей выступала длинноногая блондинка. На ней было облегающее небесно-голубое платье, и все мужчины, включая самого судью, больше смотрели, чем слушали. Девица сказала, что поет в одном из клубов и время от времени заходит к Куперу на квартиру, чтобы обсудить свой репертуар. Каждый в зале понимал, для чего она пришла к шефу в час ночи, и, судя по всему, эти джентльмены Куперу завидовали.

Блондинка рассказала, как я открывал сейф, когда Купера не было в комнате, как заглядывал в него, а потом сделал вид, что не смотрел. Купер «вспомнил», как я ударил его ломиком по голове.

Но вот кто по-настоящему удивил меня, так это Франклин. Он вышел вперед и начал говорить о том, что я был у них лучшим работником и всегда пользовался полным доверием. Но он понапрасну тратил слова. Его слова не произвели на судью никакого впечатления.

Мой адвокат, по всему видать, оторва и пройда, казалось, едва удерживался от того, чтобы не уснуть прямо на процессе. Когда были заслушаны все свидетельские показания, он посмотрел на меня, скривился, встал и объявил, что его клиент, то есть я, полностью признает себя виновным и отдает себя на милость правосудия. Может быть, он и не мог ничего сделать, но интонация и мимика, черт побери, могли бы быть другими. Адвокат говорил так, что у всех присутствующих создалось впечатление: со мной он уже попрощался.

Настало время судьи. Он пристально посмотрел на меня и сказал, что я грубо злоупотребил доверием клиента, подорвал репутацию старинной фирмы, где честно и преданно служили мой дед и отец, именно это является моей основной виной, за которую меня нужно судить по всей строгости. Однако он не мог обмануть меня ни на йоту. Я видел в его маленьких сердитых глазках, как он упоен звуками своего собственного голоса. Разве мог я надеяться хотя бы на толику снисхождения? Он приговорил меня к десяти годам каторжных работ. Это была ссылка в Фарнвортский лагерь, где умели укрощать «подобных тварей».

И вот тогда, услышав приговор, я чуть не выдал Роя. И он понял это. Я повернулся, посмотрел на него. Рой сидел в страшном напряжении. Спина была неестественно прямой, лицо побелело. Он знал: укажи я сейчас на него, будет новый суд, а перед ним – новое следствие, два месяца, а потом меня могут избавить от каторги, и в Фарнворт пошлют его, Роя…

У Фарнворта была дурная слава. Лагерь служил предметом многочисленных газетных статей, его описывали как нечто близкое к концентрационным лагерям времен нацизма.

Я читал статьи и, подобно большинству людей, был потрясен прочитанным. Если газетчики говорили правду, то условия в Фарнворте были настолько же ужасные, насколько постыдные, унижающие человека.

Мысль о десяти годах, которые предстоит мне провести в Фарнворте, едва не разомкнула уста; но тут я вспомнил о множестве добрых дел и мелких услуг, которые мне оказывал Рой, когда мы еще учились в школе… И когда вместе работали. Я вспомнил его добродушные шутки и дружескую заботу, долгие разговоры, наши планы о том, как достать деньги… Я невольно улыбнулся. Возможно, усмешка у меня вышла и не очень удачной, но Рой вздохнул с облегчением.

На мою руку опустилась тяжелая ладонь одного из копов, караулившего меня во время суда.

– Идем! – выдохнул он.

Я посмотрел на Джейн, рыдающую в платок, потом еще раз на Роя, повернулся и начал спускаться вниз по лестнице – прочь из зала суда, прочь из свободного мира, в будущее, в котором для меня не было надежды. Зато я не предал Роя. Я не предатель! Эта мысль была единственной в воспаленном мозгу. Я цеплялся за нее, как за спасательный круг в бушующем море.

Ошибается тот, кто представляет Фарнворт каменной крепостью. Нет, это была довольно обычная гнусная тюрьма с метко стреляющими охранниками и свирепыми псами.

В конце каждого дня нас, 77 усталых немытых мужчин, загоняли, как скот, в барак пятидесяти футов в длину и десяти в ширину с одним маленьким зарешеченным окном и большой железной дверью. Каждый мужчина приковывался к цепи, проходящей через весь барак. Стоило одному двинуться, как цепь натягивалась и дергала остальных.

После дня, проведенного под палящим солнцем, малейшее раздражение становилось невыносимым. Когда кто-то дергался во сне, его сосед бросался на него с кулаками, и в душном бараке завязывалась борьба.