Легкие горы - [7]

“Ничего бы этого не было, – вдруг понял Юрась, – если бы мама не уехала в свою Москву”.

Катя звала пить чай, но Юрась не пошел. Он сел на поленницу у темной теплой стены сарая, закрыл глаза. Поплыли перед глазами круги и пятна, золотые, оранжевые.

– Дина, Юрась! Чай замерзнет! – кричала Катя.

Юрасю вдруг жалко стало эту девчонку, у бабушки Таси не забалуешь… Хотя ей, наверное, не привыкать после детдома… Юрасю стало так тоскливо, что хоть вой. Как попала Динка в детдом, где ее родители? Может, и живы, может, ее мама тоже собралась второй раз замуж, а Динку – с глаз долой?

– Дядя Саша звонил твоей маме по телефону, – услышал он совсем рядом Динкин голос, но почему-то не удивился, даже глаз не открыл. – Я слышала, как он с ней разговаривал. Он сказал, что так не честно и что она должна обязательно приехать и с тобой все обсудить. А что обсудить, Юрась?

Когда Юрась понял, что дед на его стороне, он все-таки не выдержал и заплакал. Он всхлипывал в ладони, а Динка сидела рядом, положив горячую ладонь ему на спину и прислонив голову к его плечу. Когда слезы кончились, Юрась сказал сердито:

– Никому не говори, поняла?

Динка только кивнула. И Юрась ей сразу поверил.

Два друга

Как только Динка приехала к бабушке Тасе, у нее появилось два друга. Первый друг сам выбежал ей навстречу, лишь мама толкнула калитку. Разметая воробьев по двору, хлопая ушами, путаясь на поворотах в лапах, летела к ним навстречу самая смешная собака в мире. Она была тощая и длинноногая, а лаяла так звонко, что Динка зажала уши, а мама засмеялась:

– Юла, Юла…

Собака стала ластиться, упала на живот, поползла к дяде Саше, потом к Юрасю, перевернулась на спину, будто просила, чтобы ее погладили, и косила то на маму, то на Динку темным круглым глазом. Динка засмеялась и погладила Юлу по пузу. Юла тут же вскочила и лизнула Динку в щеку, в нос, в губы.

– Ну-ну, суматошная, отстань, – сказала, выходя на крылечко, бабушка Тася.

Юла была необычной собакой. Появилась она у бабушки Таси вот как.

Это было три года назад, бабушка Тася тогда еще постоянно жила в Легких горах, хотя зимой дорогу заносило и добраться до города иногда было просто невозможно. Был январь. Стояли крещенские морозы, да такие, каких давно в этих краях не было. Бабушка Тася утеплила стайку, где жили молодая козочка Беляша и десяток кур. Тяжело стало за водой ходить, хоть и колодец недалеко. Вода в колодце покрывается тонким стеклом льда. Ведро пробивает в стекле узкую лунку, вода набирается медленно, нехотя. Каждый раз, когда надо было идти за водой, бабушка Тася собиралась с духом. Хорошо, что расчистили дорогу, завтра обещал приехать Саша, наносит воды на неделю. Но сегодня-то как? Надо идти.

Скрипит, ворчит под ногой снег, будто слова выговаривает, воздух звенит льдинками, обжигает зубы при каждом вдохе. Белая шапка на крыше колодца. Варежки примерзают к ручке ведра. Стукнуло ведро об лед, что-то взвизгнуло, то ли ручка у ведра, то ли ворот у колодца, и бабушка Тася не могла понять, почему ведро так тяжело? А когда вытащила, ахнула. В воде, перемешанной с крошками льда, барахтался, пытаясь выбраться, щенок. Когти скользили по стенкам ведра, и щенок так посмотрел на бабушку Тасю темными круглыми глазами, что она сдернула с головы шаль, укутала его, мокрого, крупно дрожащего, посеменила домой, бросив у колодца и ведро, и коромысло.

Сначала бабушка Тася думала, что не выходить щенка.

– Девка, – констатировала она, подняв щенка за шкирку и внимательно осмотрев. – Иди-ка вот…

Она достала старую Сашину шапку-ушанку, уложила туда щенка, укрыла пуховым платком и устроила у жарко натопленной печи. Но щенок дрожал, не переставая, и все пытался из шапки выскочить.

– Лежи, лежи, вот юла, куда ты скочешь?

Но щенок все-таки выбрался из шапки, на полусогнутых, дрожащих лапах дошел до спасительницы и ткнулся ей в ноги.

– Что ты будешь, а… – проворчала бабушка Тася. Взяла низкую скамеечку, села у печи, закутала щенка в платок, положила на колени. Накрыла сверху своими горячими, сухими руками. Щенок дрожал и дрожал, и будто всхлипывал, и жаловался, но наконец уснул, пригревшись.

– Юла ты, Юла, – вздохнула бабушка Тася. Она смотрела на огонь, мерцавший в круглых дырках печной дверцы.

А наутро пришел к бабушке Тасе сосед, дед Телятьев. Коромысло принес да ведро.

– Ты чего это, Таисья Александровна, ведра по всей деревне разбросала? – И тут же ахнул: – Люська! Люська моя! Ты как здесь? Ты почему здесь? Я ж тебя по всей деревне…

– Но, но, Николай Витальевич, вы не очень-то руки протягивайте! – прикрикнула бабушка Тася, сгребая Юлу на руки. – Никакая она не ваша, а была бы ваша, так чего ж она в колодце делала?

– Где? – вытаращил глаза дед Телятьев. – Я ее неделю назад из городу привез… на вокзале подобрал, а вчера она у меня пропала, и как улизнула, ума не приложу…

– Ты поменьше-то болтай, – рассердилась бабушка Тася, – собака сама в колодец не прыгнет!

Дед Телятьев обиделся.

– Ты что же, Таисья Александровна, первый день меня знаешь? Или мы с тобой всю жизнь забор в забор не прожили? Иль не знаешь, какое я отношение к любой скотине имею?