Легкая рука - [17]

Я читал письмо, пытаясь разобраться, что это — мистификация или результат галлюцинации. Еще мгновение — и я задал бы этот вопрос самому Ланитову, щадить его я не собирался, что бы ни говорил о его идее шеф. Но тут я вспомнил о другом протоколе. Лет двести назад его составили и подписали члены муниципалитета одного французского города, наблюдавшие падение метеорита. Точно зная, что небесной тверди нет и камни поэтому падать с неба не могут, великий Лавуазье горько сожалел по поводу этого протокола как свидетельства невежества французов. А что, если?..

— Спасибо, — сказал я, — пригодится.

Кирилл Евстафьевич улыбнулся так широко, как только мог (а мог он тут много), попрощался и ушел.

— Какой умный человек! — восхищенно сказала мама, — я, конечно, ничего не понимаю в биологии, но в его саламандру хочется верить. Неужели такой даровитый мужчина старается зря? Вот жалко было бы. А ученым, по-моему, только полезно, если с ними кто-то не соглашается. Пусть знают, что можно думать и иначе, чем они.

— Ладно. Постараюсь довести это до сведения ученых.

13

Таня была дома и ждала меня. Но не было дома нашего больного. Таня зло сунула мне записку, оставленную им на столе.

“Танюха, мне стало много лучше. И я понял, что жизнь-то кончается. А так и не проверено главное дело моей жизни. Ты должна догадываться, какое. Петрухину передай листок с цифрами — авось он в нем как-нибудь и без меня разберется. А я двинулся в путь. В предпоследний путь. Хочу знать, прав ли я. Вернусь недели через две. Оставляю для института заявление об отпуске. А надо бы, верно, о пенсии — все равно уже скоро конец. Не разыскивай меня, пожалуйста, не то выгонят тебя из твоего института. А из вуза, все-таки, красивее уходить самому (как я когда-то). Из дома и жизни — тоже. Но тут уж я шучу. Пока”.

— Вокзалы или аэропорты? — спросил я.

— Один вокзал. Тетя Тося из соседней квартиры видела его на Павелецком. Я догадываюсь, куда он поехал. Он ведь родился в Баташове, на Волге. Знаешь?

— Знаю. Один большой завод, несколько средних, много мелких фабрик. Хороший театр, неплохой музей… Я был там в прошлом году — ездили экскурсией на теплоходе по Волге.

— Отлично. Мы туда едем.

— Я сам хотел тебе это предложить. Только надо мне забежать к Василию Васильевичу — за деньгами.

— Не надо. Я уже заняла у соседей. И вообще… вряд ли бы деду понравилось, что его ищут на деньги твоего шефа.

— Но как же… у меня нет своих денег.

— Не волнуйся. У мужа и жены по советским законам все общее. Поехали.

Сказала — и отвернулась.

Я только рот разинул. Потом повернул ее к себе.

— Не надо делать слишком далеко идущих выводов. Я — как дед — предложила тебе один из возможных вариантов будущего.

…Я снова шел по потрескавшемуся асфальту центральных улиц города и по песочку остальных. На остановках автобусов выстраивались длинные очереди ожидающих. Большинство тратило — я это выяснил точно — двадцать — тридцать минут на ожидание, чтобы потом проехать километр — полтора. В Москве такие расстояния проходят пешком. Наверное, в Баташове автобусы все еще были для многих не столько средством передвижения, сколько аттракционом.

— Куда идти? — спросил я Таню.

— Зачем спрашивать? Веду же я тебя.

Мы подошли к большому забору, за которым открывался маленький домик и средних размеров сад. Таня нажала на кнопку укрепленного у калитки звонка.

Полная пожилая женщина открыла нам, расплываясь довольной улыбкой. Таня быстро расцеловала ее, сказала:

— Знакомьтесь, мой жених. — Спросила: — Где дед?

— Здесь, здесь, где же еще, где ему в Баташове быть, как не у родной сестры.

— Ну вот и отлично. Где он сейчас?

— Да прогуляться пошел, обещал к четырем часам быть.

— Чувствует себя как?

— Говорит, прекрасно. Радовался, что ничего на нашей улице не изменилось. Фотографы, шутил, приходят и уходят, а фотографии остаются. Да вы садитесь пока здесь, молодые люди. Октябрь уж, а погода у нас — как в августе. Сейчас молочка вынесу, не от своей коровы, от соседской, а все не чета магазинному.

Она хлопотала вокруг нас, угощала, осторожно расспрашивала. Но теперь, когда можно было не беспокоиться о деде Филиппе, меня тревожил Василий Васильевич. Надо все-таки ему сообщить, в чем дело, чтобы зря не расстраивался из-за моего исчезновения.

— Пожалуй, схожу на почту, — нерешительно поднялся я. — Таня, проводишь?

— Да, а что тебе нужно на почте?

— Дам телеграмму Василию Васильевичу.

— Аннушкину? — радостно удивилась Танина тетя.

— Вы его знаете? — в свою очередь удивился я.

— Кто же его в городе не знает! У нас из города один маршал вышел, один физик-академик, два писателя да Василий Васильевич. Ну, из подгородных еще Петрухин Тимофей Ильич. Только тот пожиже будет, верно ведь? Ну идите, идите, тут недалеко.

— А ты знала, что твой дед и мой шеф земляки? — спросил я по дороге.

— Слышала, — как-то неохотно ответила Таня.

— А я — нет. И Петрухин, хоть бывал у Василь Васильевича, никогда Баташов не поминал.

— Может, ему неприятно.

— Да, может быть, детство было трудное. Ага, вот и почта.

Я взял бланк и, не задумываясь особенно, заполнил его:

“Выехал Баташов просьбе жены связи неожиданным отъездом туда ее деда Филиппа Прокофьева. Вторнику вернусь.