Легкая корона - [89]

— Ну, ты че встал?

— Я вот подумал. День такой хороший, хочется его запомнить.

— И че?

— Надо бы че-нить на память взять. Типа, приедем домой, посмотрим и вспомним, как мы тут с Алиской рассекали по Красной площади и нас ни один мусор поганый не остановил.

Идею все поддержали и начали оглядываться, что бы такое взять с Красной площади на память. Осенило всех одновременно, недаром они играли в одной команде.

— Булыжник! — сказали они хором и посмотрели себе под ноги.

— Вы хотите сказать, что собираетесь выдрать камень из брусчатки? У вас ни хрена не получится, — в этой компании я была голосом разума.

— Да это два пальца об асфальт, вот увидишь.

Мы начали обходить площадь в поисках подходящего булыжника. Это было не так просто, потому что все должно было совпасть — булыжник правильного размера, не очень большой, но и не самый маленький, все-таки это память. Кроме того, надо было, чтобы он неплотно прилегал к другим камням — так, чтоб была возможность его выкопать, — и располагался там, где нас не увидят менты. Наконец подходящий по всем параметрам камень отыскался. Панки сели на корточки и начали извлекать булыжник из мостовой.

— Ты стой на стреме, увидишь, что мусор к нам идет, — свисти.

Ковырялись они долго, но все-таки добились своего. Булыжник оказался значительно больше, чем они рассчитывали; как у айсберга, на поверхности была только незначительная его часть. Куча, который все придумал и был самым большим из всех, его и понес.

Не пройдя и двухсот метров, мы наткнулись на толпу гопников. Их было человек десять, а то и больше, и, судя по их лицам, отпускать нас живыми они не собирались. Надеяться, что мне опять повезет и мимо пройдет поэт Зеленый, на этот раз не приходилось. Да это и не спасло бы: сибирские панки были намного более лакомой добычей для гопоты, чем любой московский поэт. Я приготовилась к героической смерти.

Все произошло очень быстро. Тыловики заняли круговую оборону, загородив меня своими тщедушными телами. Куча положил булыжник на землю, чтобы освободить руки для драки. На каждого музыканта приходилось по трое-четверо гопников. Шансов у нас не было никаких. Гопники окружили нас и начали молотить. И тут, как в замедленной съемке, я увидела, как самый здоровый из нападающих хватает булыжник и с замахом бьет им Кучу по голове. Куча тут же упал как подкошенный на землю, из головы полилась кровь. Драка остановилась, несколько секунд все смотрели на красную лужу, разливающуюся рядом с головой Кучи. Потом гопники развернулись и в одну секунду исчезли из поля зрения.

— Серега, ты живой? — мы нагнулись к нему.

Куча — Серега — слабо застонал и пошевелился. Слава богу, он был живой и даже мог стоять с нашей помощью. Я осмотрела рану. Череп не был проломлен, рана оказалась неглубокой, угрозы жизни не было. В общем, учитывая размер булыжника и силу нападавшего, можно было считать, что Куча легко отделался — сотрясением мозга и кровоточащей раной на голове. Было понятно, что вести Кучу в больницу или травмпункт нельзя, его сразу забрали бы в отделение вместе с сопровождающими. Я приложила чистый носовой платок к ране и, сняв с себя шарф, начала перевязывать Сереге голову.

— Не бойтесь, все будет в порядке. Я — профессиональная медсестра, и перевязка головы была у меня в билете во время госэкзамена по уходу. Тебе и в Склифе шапочку Гиппократа лучше не наложат, чем я. Теперь надо доехать до дома, а там я сбегаю в аптеку за бинтами.

Мы нахлобучили Куче шапку поверх перевязки, чтобы прикрыть кровь, я и гитарист подхватили его под руки и поволокли. Басист тащил булыжник.

Частнику пришлось переплатить чуть ли не втрое, чтобы он согласился нас взять. В машине Куче стало плохо и его вырвало, хорошо еще, что кто-то из ребят успел подставить шапку и блевотина не запачкала сиденье, а то частник выбросил бы нас на полдороге. Но и за это надо было ему доплачивать. Приехали к подъезду. Куча сам идти не мог. Панки взяли его за руки и за ноги и понесли; я держала голову. Разумеется, на лестнице мы столкнулись с моей соседкой. Она в ужасе посмотрела на пропитанный кровью шарф и слипшиеся окровавленные волосы (шапка упала с Серегиной головы, и я несла ее в руках) и, ничего не сказав, мышкой прошмыгнула мимо. Когда мы внесли Кучу в квартиру и уложили на кровать, Коля Панк удивленно приподнял брови.

— А где булыжник-то? — только и спросил он, когда выслушал всю историю. Басист побежал вниз — булыжник он оставил у подъезда, когда надо было нести Кучу наверх.

— Во, думал, уже кто спер, — радостно возвестил он, втаскивая камень в квартиру.

Я сбегала в аптеку, купила все необходимое, обработала рану и перевязала. К вечеру Куча уже чувствовал себя нормально и все рвался встать, но ему не давали.

— Да для меня сотрясение мозга как насморк У меня их было штук пять, а то и больше.

— Лежи давай, отдыхай. Что мы будем делать без барабанщика, если ты откинешься?

Через пару дней Куча был на ногах и активно готовился к выступлению. Мне удалось вписать «Службу тыла» на фестиваль панк-рока, во второй раз проводившийся в Москве. Коля Панк был фигурой легендарной, и, по большому счету, ему бы и не понадобилась моя помощь, но в прошлом году он чем-то так разозлил организаторов фестиваля, что они и слышать не хотели о его участии. Громов же, который всячески продвигал Колю Панка, помочь ему не мог, потому что был на ножах с Росянкой, главной движущей силой всего мероприятия. Росянка — о чем и свидетельствовало ее плотоядное имя — была девушкой незаурядной, она обладала поистине нечеловеческой энергией и способностью сдвигать с места горы. Слово ее было законом, и она видеть не хотела у себя на фестивале «Службу тыла».