Легкая корона - [86]

— Нельзя садиться на официозный стул, даже если его очень ласково пододвигают. Сев, рискуешь не встать, — говорил он мне.

— Почему, Сереж?

— Потому что жопа приклеится! Опыт, сын ошибок трудных, показывает, что ничего хорошего из этого никогда не получается.

— Да почему? Что в этом такого плохого?

— Потому что это профанация.

В результате такой постоянной промывки мозгов я все реже появлялась в «20-й комнате», а потом и вовсе перестала с ними общаться, решив целиком отдаться андеграундной журналистике. Но постепенно мне стало ясно, что печатать меня у себя в «Гонзо» Громов не собирается. Его якобы не устраивал мой уровень.

— Тебе еще надо подрасти. Повариться в среде, понять, что к чему. Ты пиши и давай все мне. Как только я увижу, что материал готов, я напечатаю.

Я исправно писала, но он ничего не публиковал, и к моему уровню это не имело отношения. Он печатал и гораздо худшие статьи, просто потому, что они были написаны соратниками-мужчинами и не противоречили громовским идеологическим установкам: в его подпольном журнале царила такая же диктатура, как и в стране Советов, только, разумеется, с обратным знаком.

Единственным моим материалом, который интересовал Громова, было интервью с Цоем, так и не напечатанное «Юностью». Но мне не хотелось отдавать его в «Гонзо»: я знала, что Громов «Кино» на дух не переносит, и была уверена: он подаст все в таком свете, что мне потом будет стыдно показать это Цою. Кроме того, Виктор согласился на интервью с многомиллионным популярным изданием, а не с подпольным рок-журналом.

В Москве появилась новая музыкальная газета с большим разделом, посвященным року. Заведовал отделом старый громовский знакомый, с которым они разошлись на идеологической почве.

Ему я и принесла в конце концов машинописные листы со злосчастным интервью, так и пылившиеся в моем столе с тех пор, как публикацию в «Юности» зарубили. Неожиданно для меня редактору материал понравился.

— Как раз сейчас будут концерты «Кино» в Москве. Поговорите с Виктором еще разок: что произошло за это время, какие планы. Я сразу поставлю в номер.

— А фотографии вам нужны? — я вспомнила про Никиту. — У меня друг — профессиональный фотограф.

— Валяйте.

За последнее время романтический ореол Цоя для меня немного померк, но все-таки не настолько, чтобы я совсем не волновалась, набирая его номер. Виктор был настроен дружелюбно и сразу согласился на новое интервью.

— Я могу прийти с фотографом? Газета хочет фотографии.

— Конечно.

Концерт должен был проходить на крытом стадионе «Динамо». Это был первый сольный концерт «Кино» на большом стадионе, а не в клубе. Когда мы встретились перед началом, мне даже показалось, что под обычной маской невозмутимости Цой прячет волнение. Он сказал, что просил администрацию убрать сиденья из партера, чтобы люди могли спокойно стоять, а кто хочет — танцевать.

— Я сейчас посмотрел из-за кулис в зал — все ряды на месте. Никто ничего и не подумал убирать.

— Я такого количества милиции, если честно, никогда не видела. Мы когда шли через служебный вход, видели, что там людей в фуражках автобусами подвозят. И все с дубинками резиновыми.

— Они меня просили не петь «Перемен».

— Серьезно? И что, будете петь или нет?

— Посмотрим. Я просил еще, чтобы они свет во время концерта в зале не включали, чтобы было нормальное концертное освещение.

Никита снял несколько портретов Виктора, а потом, хоть мне и было стыдно, я попросила, чтобы он сфотографировал нас с Цоем вдвоем. Цой улыбнулся и согласился, а Никита отреагировал странно. Он морщился, долго возился с экспозицией и в результате щелкнул нас только один раз. Потом пришел Айзеншпис, директор «Кино», и увел Цоя. Мы с Никитой поднялись на сцену и встали в кулисах. На стадионе, постепенно заполнявшемся публикой, милиции было больше, чем зрителей. Менты стояли около сцены в несколько рядов и по две шеренги в каждом проходе и не давали никому вставать. Все должны были занять свои места и сидеть на креслах. Ощущалось сильное напряжение.

— Что-то будет, — сказал мне Никита.

Музыканты «Кино» стремительно прошли мимо нас и вышли на сцену. Свет в зале никто и не подумал выключать. Цой обернулся к гитаристу Юре Гаспаряну, кивнул, и они на диком драйве заиграли «Перемен!». Что тут началось! Народ мгновенно повскакивал с кресел и бросился к сцене. Менты начали отбрасывать людей назад и бить дубинками. На моих глазах один из омоновцев методично бил девушку, вставшую на кресло переднего ряда, дубинкой по голове, пока она не упала. Цой без остановки начал следующую песню — «Группу крови».

Люди, несмотря на ментов и дубинки, добегали до сцены, где вступали в рукопашную с оцеплением. Скоро перед сценой шла настоящая схватка.

Электричество на сцене отключили. Цой попробовал было продолжать петь и играть на своей акустической гитаре, но к нему подошли серьезные дяди в костюмах и увели со сцены.

— Я был на нескольких концертах «Кино» и никогда ничего подобного не видел, — сказал мне Никита. — Теперь бы выбраться отсюда так, чтобы не получить дубинкой по голове и чтобы фотоаппарат не отняли и не засветили пленку.