Легкая корона - [79]

Они начали светить фонарями по склону и наконец увидели нас прямо под собой.

— Ой, смотрите, там люди. — Они не могли поверить своим глазам. — Эй, вы что там делаете?

— Мы на концерт пришли! — заорал Никита. — Девушке плохо, она упадет сейчас.

— А ну-ка, идите сюда! — заорали менты в ответ.

— Пойдем? — спросил меня Никита.

Но я вцепилась мертвой хваткой в куст и не могла сдвинуться с места ни на сантиметр. Он пополз вверх один. Когда он долез до балюстрады, милиционеры протянули ему руки и помогли залезть на площадку.

— Держись крепче! — закричали мне. — Сейчас к тебе спустится спасатель и поможет подняться.

В самом деле, какой-то очень крупный мужчина быстро спустился ко мне, обвязал веревкой и буквально на себе втащил наверх. Через перила меня переносили на руках. Когда я наконец-то оказалась на твердой земле, ноги у меня подкосились и я упала бы, если бы Никита меня не подхватил. Мы стояли, покачиваясь, перепачканные землей, потные и смотрели на ментов. В отделение очень не хотелось.

— Ну вы совсем больные, — сказал нам один из них. — Вы же могли голову себе свернуть. Вы что, так и лезли больше ста метров по отвесному склону?

Мы кивнули.

— А зачем, зачем лезли-то?

— Вот, на концерт хотели попасть, — Никита мотнул головой в сторону сцены, на которой Шевчук общался по телемосту с Владиславом Листьевым и студией «Взгляда».

Милиционеры недоверчиво переглянулись между собой.

— Вот ради этого? Я не понимаю… Ну да ладно, за проявленный героизм и смелость — черт с вами. Идите, слушайте ваше «ДДТ». Ну, бегом, чтобы я вас не видел!

Мы ломанулись вперед и смешались с толпой. Шевчук закончил трепаться с Листьевым, крикнул:

— А вот совсем новая песня, — и запел.

Родина. Еду я на родину,

Пусть кричат — уродина,

А она нам нравится,

Хоть и не красавица,

К сволочи доверчива,

Ну а к нам…

— Почему всякий раз, как я с тобой, меня обязательно ловит милиция? — прокричал мне в ухо абсолютно счастливый Никита.

ВОПРОСЫ ФИЛОСОФИИ

Как-то вечером раздался телефонный звонок.

Мы с Громовым не разговаривали уже довольно долго: он не звонил, я тоже держалась. Но на сей раз это был все-таки он.

— Привет. Это я. Как дела?

— Да нормально. — Сердце забилось быстрее, как бывало всегда, когда я с ним разговаривала.

— Слушай, у меня сейчас Наташа дома, — сказал он нарочито небрежно.

— Какая Наташа? — сердце на секунду замерло, а потом начало колотиться как бешеное.

— Боженко.

— А-а, — я немного успокоилась.

Наташа была девушкой Дага, громовского соратника по «Гонзо», молодого и очень симпатичного парня, который быстро набирал вес в роковых кругах. Они всюду ходили вместе, даже собирались пожениться, так что можно было не опасаться, что между ней и Громовым что-то есть. Хотя все равно было неприятно — в основном из-за тона, которым он говорил.

— Вот мы тут лежим с Наташей на диване, пьем, разговариваем обо всем на свете… И поспорили по поводу Шестова… Наташа говорит, что он — величайший русский философ, а я не согласен. Что ты молчишь?

— Ну, я не знаю, а что ты ждешь, чтобы я сказала? — Я перевариваю услышанное. — Так, вы лежите, и что ты, собственно, от меня хочешь?

— А я утверждаю, что Шестов хорош, особенно как стилист, но у него нет своей оригинальной системы мышления. Я бы на первое место поставил Флоренского. Вот никак не можем прийти к консенсусу. И я решил обратиться к тебе как к третейскому судье, как ты скажешь, так и решим. Ну, твое слово — кто?

Я молчала.

— Наташа, ты куда? — послышалось в трубке.

Женский голос сказал что-то неразборчиво.

— Наташа не хотела, чтобы я тебе звонил. Наверное, она думает, что ты не читала ни Шестова, ни Флоренского. Но ты ведь продвинутая девушка, правда, Алиса?

Я продолжала молчать.

— Кстати, ты знаешь, они с Дагом расстались? Окончательно и бесповоротно, — спросил Громов заговорщицким шепотом.

— Ты прямо при ней это говоришь?

— Нет, она ушла на кухню. Сердится, наверное, что я тебе позвонил. Кстати, мы сегодня ходили к Зимину и Танеевой. И Танеева сказала, что у Наташи есть класс. Что она настоящее чудо — в ней женственность соединена с интеллектом и красотой.

Юлия Танеева была подругой Бориса Зимина, соредактора «Гонзо», известной московской журналисткой. Меня Громов с ней не знакомил, да и в квартире Зимина я никогда не была.

— Юля говорит, она — неотшлифованный алмаз.

— Ага, так ты шлифовать собрался? — засмеялась я.

Я старалась держать удар и не показать ему, что задета или ревную. Он меня явно провоцировал, но я не собиралась поддаваться.

В ответ он тоже засмеялся. Я так и видела перед собой его самодовольную рожу.

— Так что скажешь по поводу Шестова?

— Не знаю, позвони кому-нибудь еще. Я не читала ни Шестова, ни Флоренского.

— Но ты хотя бы слышала эти имена, знаешь, кто это?

— Ну вот, теперь услышала.

— А кто такой Хайдеггер, Кьеркегор, Янсенс — знаешь?

— Нет.

— Может быть, ты и Гессе не читала?

— Слушай, у тебя там алмаз из-под носа уведут, пока ты меня экзаменуешь. Иди уже, займись огранкой, — я повесила трубку.

На следующий день Громов вызвал меня на встречу.

— Что ты дуешься? Почему ты молчишь все время? Я тут петухом разливаюсь перед тобой, а в ответ только косые взгляды. Вот черт! В чем дело?