Легионы огня: из темноты - [55]

Он открыл рот, чтобы самым приторным тоном поинтересоваться, с чего это я решил почтить его своим присутствием. Я не дал ему такой возможности.

— Вон, — прорычал я, и это был более чем прозрачный намек для всех присутствующих, кроме Дурлы.

И все-таки, невероятно, министры не торопились уходить. Вместо этого они посмотрели на Дурлу, ожидая подтверждения. Его подтверждения. Чтобы он подтвердил мой приказ. Воля премьер-министра была важнее воли их императора.

Возмутительно. Идиотизм. То, что это вообще могло случиться, и что я оказался тем самым императором, который пал так низко, что допустил подобные вещи… в этом-то и заключался ужас этого положения.

Дрожа от гнева, я сказал:

— Немедленно!

Как только я это произнес, Дурла кивнул, и остальные поднялись с мест и покинули комнату. Я повернулся к своим гвардейцам и сказал:

— Вы тоже свободны.

— Ваше Высочество, вряд ли это благоразумно… — начал один из них.

— Я — император, и Вы будете делать то, что вам приказано!

То ли остатки моей гордости и властности оказали явное воздействие, то ли что-то еще, но гвардейцы повернулись и вышли, оставив меня наедине с Дурлой.

— В чем дело, Ваше Высочество? — невозмутимо спросил Дурла.

— Скажите мне, что это сделали не вы, — процедил я сквозь стиснутые зубы.

— Что вы имеете в виду, Ваше Высочество?

Он прекрасно знал, о чем я говорил, черт побери, но, если он решил играть в эту игру, чтобы спасти свою шкуру, да будет так.

— Я слышал, — сказал я, — что сын Джона Шеридана здесь. Что вы похитили его. Да? Или нет?

— Нет, Ваше Высочество.

— Значит, вы отрицаете то, что он находится здесь?

— Нет, я отрицаю, что он был похищен. Очевидно, что он прибыл сюда по собственной воле.

— И почему же он так поступил, а?

— Потому что мы, центавриане, лучше всех, — сказал он мне, — и нам судьбой предназначено побеждать всех врагов.

Я не поверил своим ушам.

— Что?

— Ваше Высочество, — он начал кружить по комнате и говорить так, будто обращался к ребенку, — то, что он находится здесь, всего лишь часть моего великого видения…

— Только не сейчас, — я слишком часто слышал о его «видении» Примы.

Центавра и о его планах для Великой Республики.

— Все это, — и он указал на окно, выходившее на балкон, — было в моих видениях, Ваше Высочество. Когда огромная волна центаврианских кораблей ударит о берега миров Альянса, она станет воплощением моего видения. Я должен воплотить это в жизнь. Так как я верил в это… это и случилось.

— Это просто еще один пример силы моей веры. Я верил, что Дэвид Шеридан может приехать сюда… и вот он здесь. Должен признать, — и он оперся о стол с невероятно самодовольным видом, — когда министр Лион сообщил мне о прибытии юного Шеридана, меня это ничуть не удивило. Даже Лион отметил, насколько я был спокоен. Но это было естественно. Я видел это так же отчетливо, как сейчас вижу вас.

— И теперь, когда он здесь, вы ведь отправите его обратно, не так ли?

— Чтобы я отправил его обратно? Нет, — ответил он мне. — Вы шутите, Ваше Высочество, ведь это же идеальная возможность прижать к ногтю нашего величайшего врага.

— Вы сошли с ума! Вы же натравите на нас весь Альянс!

— Нет. Если жизнь его сына будет под угрозой, Шеридан подчинится нашей воле. Это неизбежно, он не сможет поступить иначе. Ведь он человек, а, следовательно, слаб. В некотором смысле, — и он усмехнулся, — мне даже жаль его.

— Жаль его?! Флот Альянса будет бомбить Приму Центавра до тех пор, пока не превратит нас в пыль, из которой мы вышли, а вам жаль его?!

— Да, потому что ему не хватает той святости и обязательности, которые есть даже у самого ничтожного из центавриан.

Прежде, чем я смог ответить, на другом конце комнаты распахнулась дверь… и я замер с разинутым ртом. Это действительно так и было. Моя челюсть отвисла почти до земли.

Там, едва держась на ногах, стояла Мэриел. Она прислонилась к двери, ища опору. Ее лицо было покрыто синяками. Было ясно, что это свежие отметины. Я знал, что Мэриел сильно изменилась за последнее время, но это… это…

Я знал, что он и раньше так делал. Но теперь он снова побил ее, и, судя по всему, это вошло у него в привычку. Она не слышала меня. Я задумался, не нанес ли он ей какие-либо внутренние повреждения. Но тут она увидела меня и ахнула, автоматически закрыв разбитое лицо руками. Она отпрянула обратно в другую комнату, закрыв за собой дверь.

Дурла выжидающе смотрел на меня. Он, казалось, гадал, есть ли у меня к нему еще какое-нибудь дело. Стараясь говорить четко, я произнес:

— Так вы говорите… что вы все это предвидели?

— Большую часть из этого, да.

— А вы предвидели… это? — тут я размахнулся и съездил ему кулаком по лицу со всей силы.

Вероятно, с моей стороны было глупо так поступать, поскольку Дурла был опытным солдатом и по-прежнему сохранял хорошую форму. Я же, со своей стороны, хоть и был неплохим фехтовальщиком, но значительно уступал ему в силе.

Возможно, мне удалось бы продержаться в короткой схватке. Но в длительном поединке, скорей всего, он мог бы серьезно меня покалечить. Но я все-таки был императором, к которому все еще относились с достаточным уважением, и это удержало его от того, чтобы в ярости броситься на меня.