Легионы огня: долгая ночь Примы Центавры - [7]

Но подобная, честная речь, была бы неугодна дракхам. У них были ясные цели, а от Лондо требовалось просто точно сыграть предназначенную ему роль.

Они ясно дали это понять. Делай, что говорят. Будь хорошей марионеткой.

Говорить, что требуется, и не вздумать злить их.

— Я в одиночестве отправлюсь на церемонию инаугурации, — объявил он. — В тишине я приму бремя императорской власти. Колокола наших храмов будут звонить день и ночь напролет, по всем нашим соплеменникам, убитым при бомбардировке.

Мы одиноки, одиноки в этой Вселенной, но нас объединяет наша боль.

Но это было неправдой. Такой же обман, как и все вокруг него. Его боль была его собственной болью, он никогда ни с кем не поделится ею, и не откроет ее другим. Его боль — это тварь на плече. Ночные кошмары, мучавшие его во сне, ожили, и теперь мучили его наяву.

— Мы сражались одни, — сказал он своему народу. — И мы возродимся одни.

Но разве на Центавре был еще кто-либо, более одинокий, чем он? Хотя, в самом извращенном аспекте, он вовсе не был одинок. С ним был страж, наблюдавший за ним, изучавший его, следящий за ним, никогда не оставляющий его в покое. Он служил постоянным напоминанием о его грехе. И, благодаря стражу, дракхи также всегда были с ним.

Но это было не все.

Еще были голоса. Голоса его жертв, взывающих к нему, протестующих против своей участи. Это были те, кто принял свою смерть, крича и рыдая, совершенно не понимая, почему это случилось с ними. Они тоже были здесь, постоянно напоминая о себе.

Вполне возможно, что из всех жителей Примы Центавра Лондо был наименее одиноким. Но это вовсе не смягчало положения, в котором он оказался. Не было никого, никого, кому бы он смог поведать о своих проблемах. Он не сомневался в том, что, сделав это, обречет эту личность на смерть. Он жил в окружении других, но никого из них не мог подпустить близко к себе. Ему придется удалить от себя тех, кто хорошо знал его.

Хуже всего будет с Виром. Вир, который, шаг за шагом, прошел рядом с ним весь этот ужасный путь, который предостерегал Лондо против этого падения во тьму. Лондо не слушал его, но Вир был прав. Возможно, именно поэтому Лондо и не слушал его: знал, что Вир прав и не хотел его слышать его слов.

И Деленн. После того, как он произнес речь, когда они прощались, Деленн шагнула вперед и так посмотрела на него, что он внутренне содрогнулся, подумав, вдруг она способна увидеть зло, примостившееся на его плече.

— Ваш путь отныне скрыт от меня, Лондо, — сказала она. — Вас окружает тьма. Мне остается только молиться о том, чтобы вы смогли найти дорогу к свету.

Когда она произнесла это, он снова подумал о мече, клинок сиял перед его глазами даже ярче, чем раньше. Свет, играющий на клинке, был таким чистым и верным, манил его. Это был путь к спасению… если только он выберет его.

Он направился к храму, как и говорил. Один… но не в одиночестве.

Он принял все регалии и возложил на себя обязанности императора и теперь почти физически ощущал прикосновение меча к своему горлу. Он почти слышал шаги смерти, чувствовал чистую радость освобождения. Он может освободиться от этого, освободиться от ответственности, от всего. К тому времени, когда он начал свой долгий марш обратно во дворец, солнце уже клонилось к закату. И в душе он знал, что это будет последний закат, который он видит. Его решимость была сильной, как никогда, сейчас он был абсолютно уверен в своем решении.

Он чувствовал, что принял верное решение. Хорошо. Он сделает самое лучшее, на что он сейчас был способен, хотя то, что оставалось в его силах, даже отдаленно не напоминало что-нибудь хорошее. Просто пора выйти из игры.

В эту ночь он сидел на троне, и тьма будто наступала на него. Богатое убранство, сверкающий мраморный пол, роскошные гардины и огромные декоративные — но, тем не менее, выглядевшие внушительно — колонны. Казалось, все в этом зале нашептывало о былом величии Примы Центавра. Но, несмотря на призрачные тени прошлого, которые всегда присутствовали здесь, он чувствовал странное умиротворение. И внезапно ощутил, как страж шевельнулся на его плече.

Возможно, эта тварь понимала, что он что-то затевает, но не знала точно, что именно.

Казалось, тени движутся вокруг него. Лондо посмотрел по сторонам, пытаясь выяснить, не скрывается ли где-нибудь поблизости дракх, наблюдающий за ним. Но здесь никого не было. По крайней мере, ему так показалось. Но он мог ошибаться…

— Я сошел с ума, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я довел себя до безумия.

Он позволил себе мрачно пошутить по этому поводу.

— Может быть, это и было их конечной целью. Интересная мысль. Превратить.

Приму Центавра в руины просто ради сомнительного удовольствия свести меня с ума. Стрельба из пушки по воробьям. Если уж им так хотелось довести меня, гораздо проще было на недельку запереть меня в комнате с моими бывшими женами.

От этого любой свихнулся бы.

К его удивлению, ему ответил чей-то голос:

— Простите, Ваше Величество?

Он обернулся в своем кресле и увидел мужчину, стоящего около дверей, его взгляд, обращенный на Лондо, выражал вежливое любопытство. Худой, как палка, с аккуратно уложенным, но невысоким, волосяным гребнем. Это было прямым оскорблением центаврианских стандартов, ведь обычно высота прически указывала на положение в обществе, которое занимал центаврианин. Однако это могло быть жестом подражания императору Турхану, который публично выражал презрение данной традиции и стригся короче, чем самый распоследний простолюдин.