Легионеры - [64]

К оружейному комплекту, согласно описи прилагалась горсть непроверенных патронов. Это хорошо, что их никто не догадался проверять. Из проверенных в случае чего, уже не пульнешь. Имелся универсальный набор ножей, которыми можно было и резать, и пилить, и рубить все, что попадет под руку.

Еще комплектом предусматривалось наличие двух пары запасных лыж. Мешок сухарей, чай и пару килограммов сала. А главное — это специальный комбинезон, выпускаемый только для полярников, годами сидящих на Северном полюсе. На удивление легкий и очень теплый.

Коля оценил преимущества спецобмундирования когда переодевался. Раздевшись до исподнего, почувствовал агрессивное негостеприимство окружающей среды. После этого влез в теплый, согревающий и ласковый микрокосмос. Температура снаружи была, хорошо за минус двадцать, а внутри сухой, мягкий климат, лета Нечерноземья России.

Перспективу ночевки в тайге никто не отменял. Теперь имея такое сокровище, его это не пугало. Прислушавшись к этим совершенно новым ощущениям, осталось только удивиться тому, как запредельно приятным бывает тепло.

Он, встав на лыжи не бросился на хорошо накатанный большак из-за того, что там снега меньше. Нет. Коля углубился в лес, сверяясь по прекрасной карте с теми ориентирами которые были на ней указаны. Казалось, что и погода помогает зеку уйти, оторваться, сбить с толку своих преследователей. Началась легкая поземка. На карте была указана просека ее и следовало держаться.

* * *

Поземка, представлявшаяся в начале, воздушной и легкомысленной балериной, исполнявшей для собственного удовольствия свои балетные па, постепенно перешла к фуэте и практически без паузы, из легкого, эфирного создания, превратилась в мощную и злую тетку, в виде мачехи-метели, которая, через три минуты сбила Колю Рысака с пути. Просека, по которой двигался наш невольный следопыт, вскоре закончилась, но ничего хорошего это не принесло. Перед ним, как лес перед травой, встала сплошная стена деревьев. Не удержался, глянул на часы, е-мое — пять пополудни, всего.

Стало темнеть. Почти на ощупь, он в поисках более-менее нормального ночлега наткнулся на огромный ствол поваленного дерева. Двинувшись к его основанию, обнаружил большую яму в которую без привычки и кувыркнулся. Лучшего места для лежки, ему трудно было представить. Сверху нависшие корни создавали некое подобие каркаса шатра.

Хочешь не хочешь, пришлось раскладным ножом-секачем рубить еловый лапник и готовится к тому, чтобы пересидеть, перехитрить ночь. Он понимал, для того чтобы себя не выдать, он не должен был зажигать костер. А потом плюнув на условности, правильно рассудил, что лучше если погоня настигнет его живым, греющимся у костра, нежели мертвым до стеклянного состояния…

Замерзший и окоченевший труп лучше сохраняется. С первыми лучами весеннего солнца, когда мясцо оттает и приобретет специфический запах, оно будет своевременным ии желанным лакомством для многочисленных лесных обитателей. Он правильно рассудил, природу баловать не стоит.

Нарубив с елок засохших сучьев, в корнях поваленного дерева устроил костерок с привалом. Ночь должна была быть длинной, но без особых хлопот. По крайней мере хотелось в это верить. Углубив яму, сверху на имеющийся своеобразный каркас из корней, уложил еловый лапник. Получилось даже уютно. Наличие навеса или некоего подобия крыши, создавало ощущение жилища. От горящего в ногах огня шло согревающее тепло. Потрескивали горящие сучья. Угольки подмигивали синими всполохами. Глядя на огонь он окончательно согрелся и уснул.

* * *

Он спал и было ему хорошо.

Все от того, что снился ему классный сон. Что-то ласковое и трепетное из детства. По правде сказать такими воспоминаниями его память не была перегружена. Совсем наоборот. Отца, с его сильными руками и терпким мужским запахом, как такового не было и в помине. Хотя биологически рассудив, это конечно нонсенс, но проблема скорее социальная…

Впрочем, дело прошлое. Разговор же ведется о том, что воспоминания из детства, у нашего Коли Рысака носили в основном негативный характер. С периодичностью один раз в месяц, пьяненькая мама приводила очередного папу. Который или лупил своего пасынка смертным боем, или, чтобы малец не крутился под ногами и не мешал любовным утехам, выставлял его на улицу из барачного помещения, в котором у них с матерью была отдельная комната. Такова реальность жизни, мойщицы железнодорожных вагонов.

Когда его мать в редкие моменты была трезвая, а время очередного папы еще не пришло, наступало какое-то просветление во взаимоотношениях между ними. В такие моменты, а он их очень хорошо помнил, она любила петь. Чуть хриплым от курева, но все равно красивым, грудным голосом она тянула мелодию, красивым потому, что это была мама. Мелодия запала в памяти он ее отчетливо помнил… Это было прекрасное время. Никто не стоял между ними. Он ее очень сильно любил, а она прижимала его к себе и шептала, шептала добрые и ласковые слова. Зарывшись носом ей под мышку, вдыхая материнский запах впитавшийся в память каждого, кого мать кормила грудью, тихо плакал от счастья и покоя…