Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе - [2]
Когда много лет тому назад в сырой и холодный февральский день я остановился в Париже перед воротами Иностранного легиона, я еще вовсе не был уверен, что выбрал правильное решение. Я понимал, что грядущее будет в корне отличаться от всего, что мне доводилось видеть в жизни, в общем-то огражденной от реальных опасностей. Одним словом, я отдавал себе отчет в том, что был не совсем типичным кандидатом в легионеры, хотя многие в нашем роду избирали военную карьеру.
Мой старший брат был офицером 2-го драгунского полка; отец, дед, прадед и прапрадед тоже служили офицерами в прославленных воинских частях вроде «Черной стражи».[8] А я собирался стать обыкновенным рядовым.
Я окончил одну из старейших в Англии закрытых частных школ; предками моими были вполне добропорядочные буржуа, сколотившие состояние во времена промышленной революции и умножившие его успешной игрой на бирже, — впоследствии, однако, мои деды безрассудно растранжирили капитал. Тем не менее семейные традиции вкупе со школой привили мне качества, которые считались — да и сейчас считаются — необходимыми для молодого джентльмена, вступающего в жизнь.
Как и всякий англичанин, я читал «Благородного Жеста» Рена и разделял традиционный английский взгляд, что в начале жизни не мешает послужить в иностранной армии за границей («отправиться в крестовый поход», как это называли). Не подозревая в то время, что Рен в своей книге описал далеко не полный опыт легионера, я собирался пуститься в весьма нелегкий путь, к которому совершенно не был подготовлен. На деле оказалось, что в службе легионера меньше романтики, чем где бы то ни было, а сам я в корне отличаюсь от обычных новобранцев легиона.
Многие спрашивали меня, зачем я вступил в легион, и, хотя за этим не кроется никакой тайны, простого ответа я дать не могу. Проницательный читатель моего дневника сам сделает определенные выводы. Ну да, жила-была девушка по имени Дженнифер… но она была далеко не единственной причиной. Я жил в своей берлоге в Манчестере, работал на чугунолитейном заводе за семь фунтов в неделю — не слишком увлекательная жизнь и никаких перспектив. В британскую армию меня не взяли, велели прийти через полгода. Просто, я думаю, дело в том, что я был молодым, не слишком уверенным в себе парнем и хотел убедиться, что я смогу пробить себе дорогу в суровом мужском мире — доказать себе, что я чего-то стою. Я довольно много читал, у меня были любимые герои и кое-какие мечты.
Наверное, в те дни жизнь была не такой однообразно серьезной, мы имели больше возможностей отдаваться своим увлечениям. У нас не было страха потерь. У нас не было ничего такого, что было бы жаль потерять, и жизнь тогда для нас, наверное, казалась длиннее. А может быть, и не так уж важно, почему я вступил в легион? Главное, что я сделал такой шаг, — и это стало фактом моей биографии.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ИНКУБАТОР
Я проснулся задолго до восхода солнца и к тому времени, как небо стало светлеть, решил окончательно: сегодня я иду в легион. В восемь часов я уже ехал в вагоне метро в сторону Старого форта в Венсенне, где находился вербовочный пункт Иностранного легиона. На улицах людей было мало, а те, что попадались, имели типичное для утра понедельника унылое выражение лица. Возможно, такое же выражение было и у меня.
Пройдя какое-то расстояние от станции метро «Венсенн», я оказался перед массивными воротами Старого форта. На стене была доска с лаконичной надписью:
BUREAU D'ENGAGEMENT — LEGION ETRANGERE — OUVERT JOUR ET NUIT.[9]
Я постучался в громадную дверь, и она распахнулась. Войдя в мощенный булыжником двор, я впервые в жизни увидел легионера. Он был в форме цвета хаки, с широким синим камербандом, обмотанным вокруг талии, и ярко-красными эполетами на плечах. На голове он носил белое кепи, на ногах белые гетры и выглядел очень внушительно. Но его допотопная винтовка меня разочаровала. Легионер захлопнул ворота и кивком велел мне следовать за ним.
Мы прошли в помещение с табличкой «BUREAU DE SEMAINE»,[10] — как я понял, что-то вроде канцелярии. Это была непритязательная комната с дощатым полом, деревянным столом и стулом. На стенах висело несколько пожелтевших фотографий, изображавших легионеров с полковым знаменем, легионеров на танке среди пустыни и легионеров, марширующих по Елисейским Полям.
Сержант, сидевший за столом, окинул меня взглядом с ног до головы, но промолчал. Я первым нарушил молчание и сказал по-английски, что хочу вступить в Иностранный легион. Сержант посмотрел на меня с удивлением и симпатией и спросил: «Зачем?» По-английски он говорил вполне сносно, с легким немецким акцентом.
Я произнес избитую фразу о жизни, полной приключений, и тому подобном, и он ответил, что я не туда попал. Меня ждут пять долгих и очень трудных лет, сказал он, и лучше мне отбросить свои романтические представления о легионе, пойти домой и хорошенько подумать. Я возразил, что уже думал об этом достаточно долго, и в конце концов он со вздохом проговорил: «О'кей» — и провел меня в зал на втором этаже, служивший сборным пунктом.
В зале на скамейках вдоль стен сидело четыре десятка мужчин. Сорок пар глаз уставились на меня, а я в свою очередь окинул взглядом их всех. Ни один из них не был хоть чем-то похож на меня. Сразу было видно, что у меня нет абсолютно ничего общего с ними.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.