Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе - [2]

Когда много лет тому назад в сырой и холодный февральский день я остановился в Париже перед воротами Иностранного легиона, я еще вовсе не был уверен, что выбрал правильное решение. Я понимал, что грядущее будет в корне отличаться от всего, что мне доводилось видеть в жизни, в общем-то огражденной от реальных опасностей. Одним словом, я отдавал себе отчет в том, что был не совсем типичным кандидатом в легионеры, хотя многие в нашем роду избирали военную карьеру.

Мой старший брат был офицером 2-го драгунского полка; отец, дед, прадед и прапрадед тоже служили офицерами в прославленных воинских частях вроде «Черной стражи».[8] А я собирался стать обыкновенным рядовым.

Я окончил одну из старейших в Англии закрытых частных школ; предками моими были вполне добропорядочные буржуа, сколотившие состояние во времена промышленной революции и умножившие его успешной игрой на бирже, — впоследствии, однако, мои деды безрассудно растранжирили капитал. Тем не менее семейные традиции вкупе со школой привили мне качества, которые считались — да и сейчас считаются — необходимыми для молодого джентльмена, вступающего в жизнь.

Как и всякий англичанин, я читал «Благородного Жеста» Рена и разделял традиционный английский взгляд, что в начале жизни не мешает послужить в иностранной армии за границей («отправиться в крестовый поход», как это называли). Не подозревая в то время, что Рен в своей книге описал далеко не полный опыт легионера, я собирался пуститься в весьма нелегкий путь, к которому совершенно не был подготовлен. На деле оказалось, что в службе легионера меньше романтики, чем где бы то ни было, а сам я в корне отличаюсь от обычных новобранцев легиона.

Многие спрашивали меня, зачем я вступил в легион, и, хотя за этим не кроется никакой тайны, простого ответа я дать не могу. Проницательный читатель моего дневника сам сделает определенные выводы. Ну да, жила-была девушка по имени Дженнифер… но она была далеко не единственной причиной. Я жил в своей берлоге в Манчестере, работал на чугунолитейном заводе за семь фунтов в неделю — не слишком увлекательная жизнь и никаких перспектив. В британскую армию меня не взяли, велели прийти через полгода. Просто, я думаю, дело в том, что я был молодым, не слишком уверенным в себе парнем и хотел убедиться, что я смогу пробить себе дорогу в суровом мужском мире — доказать себе, что я чего-то стою. Я довольно много читал, у меня были любимые герои и кое-какие мечты.

Наверное, в те дни жизнь была не такой однообразно серьезной, мы имели больше возможностей отдаваться своим увлечениям. У нас не было страха потерь. У нас не было ничего такого, что было бы жаль потерять, и жизнь тогда для нас, наверное, казалась длиннее. А может быть, и не так уж важно, почему я вступил в легион? Главное, что я сделал такой шаг, — и это стало фактом моей биографии.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ИНКУБАТОР

22 февраля 1960 г., Париж

Я проснулся задолго до восхода солнца и к тому времени, как небо стало светлеть, решил окончательно: сегодня я иду в легион. В восемь часов я уже ехал в вагоне метро в сторону Старого форта в Венсенне, где находился вербовочный пункт Иностранного легиона. На улицах людей было мало, а те, что попадались, имели типичное для утра понедельника унылое выражение лица. Возможно, такое же выражение было и у меня.

Пройдя какое-то расстояние от станции метро «Венсенн», я оказался перед массивными воротами Старого форта. На стене была доска с лаконичной надписью:

BUREAU D'ENGAGEMENT — LEGION ETRANGERE — OUVERT JOUR ET NUIT.[9]

Я постучался в громадную дверь, и она распахнулась. Войдя в мощенный булыжником двор, я впервые в жизни увидел легионера. Он был в форме цвета хаки, с широким синим камербандом, обмотанным вокруг талии, и ярко-красными эполетами на плечах. На голове он носил белое кепи, на ногах белые гетры и выглядел очень внушительно. Но его допотопная винтовка меня разочаровала. Легионер захлопнул ворота и кивком велел мне следовать за ним.

Мы прошли в помещение с табличкой «BUREAU DE SEMAINE»,[10] — как я понял, что-то вроде канцелярии. Это была непритязательная комната с дощатым полом, деревянным столом и стулом. На стенах висело несколько пожелтевших фотографий, изображавших легионеров с полковым знаменем, легионеров на танке среди пустыни и легионеров, марширующих по Елисейским Полям.

Сержант, сидевший за столом, окинул меня взглядом с ног до головы, но промолчал. Я первым нарушил молчание и сказал по-английски, что хочу вступить в Иностранный легион. Сержант посмотрел на меня с удивлением и симпатией и спросил: «Зачем?» По-английски он говорил вполне сносно, с легким немецким акцентом.

Я произнес избитую фразу о жизни, полной приключений, и тому подобном, и он ответил, что я не туда попал. Меня ждут пять долгих и очень трудных лет, сказал он, и лучше мне отбросить свои романтические представления о легионе, пойти домой и хорошенько подумать. Я возразил, что уже думал об этом достаточно долго, и в конце концов он со вздохом проговорил: «О'кей» — и провел меня в зал на втором этаже, служивший сборным пунктом.

В зале на скамейках вдоль стен сидело четыре десятка мужчин. Сорок пар глаз уставились на меня, а я в свою очередь окинул взглядом их всех. Ни один из них не был хоть чем-то похож на меня. Сразу было видно, что у меня нет абсолютно ничего общего с ними.