Легион против Империи - [17]

К полуночи гости напились просто по-свински. Некоторые — до полной потери ориентации. Этих рабы деловито растаскивали по покоям. Оставшиеся продолжали «отдыхать». В том числе и Коршунов. Есть ему уже было некуда, а вот пить — вполне. Нежное белое вино с ледяным крошевом — чудесный напиток.

Главное — по сторонам не смотреть, а то как-то… Неприятно. Римская оргия — не то зрелище, которое стоит изучать поближе. Это у эллинов был культ красоты тела. У благородных римлян, судя по всему, культ наполнения желудков.

Префект Двенадцатого как-то незаметно слился. Коршунов и сам подумывал: пора в постельку. Но как-то было лениво. Вино хорошее, погода славная, Настенька рядом… А что вокруг пыхтят и хлюпают — так и хрен с ними.

Анастасия осторожно вывернулась из его объятий:

— Я ненадолго.

Вернулась она и впрямь быстро. Только немножко встрепанная. Алексей сразу насторожился:

— Тебя кто-нибудь обидел?

— Меня трудно обидеть, — улыбнулась бывшая шпионка Римской империи Анастасия Фока.

И пристроилась рядом…

Но не прошло и минуты, как на их ложе плюхнулся красный лысый толстяк в перепачканной вином тунике.

— Ах вот ты где, моя сладенькая! — проворковал он, протягивая лапу к Анастасии. — Такая игривенькая наядушка…

Не дотянулся. Алексей перехватил потную, унизанную кольцами лапку, и сжал как следует. Лысый взвизгнул.

— Красный! — позвал Коршунов. — Возьми этого господина и выброси в бассейн. Ему надо умыться.

Гепид стряхнул с себя трех разномастных баб (та, что постарше — из благородных, те, что помладше — из обслуживающего персонала) и встал. Благородная тетушка с охами и стенаниями повисла на его бедре, но Красный довольно грубо щелкнул ее по лбу, и матрона отвалилась.

Перемахнув через соседнее ложе, гепид ухватил лысого и вздернул его с ложа.

Лысый возмущенно заорал.

Суть вопля сводилась к тому, что негоже всякой черни трогать его, римского всадника, сына благородных родителей и прочее, прочее.

Орал так зычно, что привлек общее внимание.

— Красный, друг мой, — так же лениво и даже не очень громко произнес Коршунов. — Если эта блевотина не заткнет пасть, оторви ему яйца. А уж тогда пусть орет в свое удовольствие.

Лысый услышал. И поверил. Заткнулся на полуслове. К немалому огорчению большинства присутствующих, которые, судя по всему, с удовольствием поглядели бы на экзекуцию.

Красный вскинул его на плечо и унес.

— А ты — суров, легат, — с одобрением заметил сенаторский сынок. — Твой человек действительно оскопил бы его?

— Когда я приказываю — меня слушаются, — ответил Коршунов. — И открою тебе маленький секрет, сиятельный, — слово «сиятельный» Коршунов произнес с легкой издевкой. — До того, как стать римским всадником и легатом, я был вождем десяти тысяч варваров. Именно из них, в основном, и состоит мой легион. Так что если я прикажу моему другу Красному снять с тебя кожу, он сделает это, не задумываясь. — И, заметив, как чуть побледнело холеное личико сенаторского сынка, добавил со смехом: — Но зачем мне это делать? Ведь мы — друзья! — и смачно хлопнул патриция по спине. Так, что у того зубы лязгнули.

Вернулся Красный. Сунул руки в чашу для омовения, отпихнул ногой матрону, завалился на ложе и сграбастал молоденьких рабынь.

— А как относится твой друг и наш наместник Геннадий Павел к твоим… привычкам? — поинтересовался хозяин виллы.

Коршунов хотел сказать, что по сравнению с Геннадием Павлом он просто паинька, но решил, что не стоит портить репутацию Генки.

— Мы — друзья, — сказал он. — А друзей принимают такими, какие они есть. Со всеми достоинствами и недостатками.

У сенаторского сынка, видно, было другое мнение, но озвучивать он его не стал.

— Геннадий Павел — благородный человек, — произнес он с пафосом.

Коршунов чуть не подавился вином.

— Почему ты так решил?

— Разве божественный Гордиан[32] отдал бы свою дочь за другого?

— Вне всякого сомнения, ты прав! — согласился Коршунов. — Так выпьем же за него!

— За божественных Гордианов и ныне здравствующего Августа! — провозгласил патриций (хотя Алексей имел в виду Генку) и даже привстал на ложе.

Те, кто был способен его услышать, немедленно поддержали:

— За Гордиана! За императора!

Прогнуться перед властью — это святое. А вот не прогнуться — довольно опасно. Прогнувшиеся настучат.

А юный патриций между тем уже порядочно набрался. И принялся хвастаться. Главным образом своими связями в окружении молодого императора Марка Антония Гордиана. И ненароком проболтался, что Черепанова в этом окружении не жалуют. А вот в Сената, наоборот, многие к Геннадию очень даже расположены. В частности, папа юного патриция очень даже неплохо к наместнику относится. И добавил, вертя в пальцах новенькую монету с профилем Гордиана Третьего Августа, что если бы часть тех налогов, которые сирийский наместник недоприслал в Рим, попала в дружественные руки, то это было бы очень правильно. А то ведь есть нехорошие люди: распускают слухи, что наместник Геннадий сам в императоры метит. А что? Жена его Корнелия — дочь и внучка божественных Гордианов. В войсках его уважают…

Коршунов насторожился. Настолько ли паренек пьян? А если это — пробивка?