Легион «Идель-Урал» - [21]
Проиллюстрировать работу комиссий можно на основании воспоминаний татарского эмигранта Ахмета Темира.[101] К началу войны он, как известно, уже успел защитить диссертацию в Гамбургском университете, и немецкое руководство сочло возможным привлечь его к работе с татарскими военнопленными.
27–28 августа 1941 г. в качестве члена комиссии А. Темир посетил два лагеря, расположенных неподалеку от Ганновера, в округе Фаллингбостель-Орбке (шталаг XI Д) и Берген-Бельзен (шталаг XI Ц). В первом из них находилось 60 военнопленных татар, 5 башкир и 5 чувашей, во втором — 135 татар, 4 башкира и 54 чуваша. В Орбке А. Темир побеседовал со всеми тюркскими военнопленными по отдельности, в Берген-Бельзене — с большинством. Какие вопросы выяснялись во время таких бесед?
1. Взаимоотношения между самими тюркскими народами. Темир замечал, что когда военнопленным задавались подобные вопросы, они — и татары, и башкиры — были удивлены и заявляли, что это фактически один и тот же народ, что нельзя отделять одного от другого. Подчеркивались и дружеские взаимоотношения татар с чувашами (об этом говорил, например, военнопленный Анатолий Казаков, 1922 г. рождения, из деревни Аксу Буинского района Татарстана).
2. Отношения тюркских народов к русским. В этом вопросе проверяющий оказался в затруднительном положении, потому что, на его взгляд, «почти 98 % военнопленных происходят из сельской местности, а 95 % процентов деревень этих военнопленных этнически однородны, поэтому трудно сказать что-либо ясное и определенное
06 отношении тюрко-татар к русским». Он считал, что большинство из пленных вообще не желает говорить на эту тему из чувства страха и неопределенности, хотя и отметил, что некоторые из пленных высказались недружески по отношению к русским. По наблюдениям А. Темира, и в самих лагерях военнопленных сложилась недружественная и напряженная атмосфера, которая приводила даже к дракам на национальной почве. При этом как будто русские военнопленные пренебрежительно относились к представителям других национальностей, называя их «нацменами и предателями» и заявляли, что немцы их повесят. Поэтому некоторые из пленных предпочитали скрывать свою национальную принадлежность и при составлении списков называли себя русскими. Из всего сказанного А. Темир делал вывод, что «вражда между русскими и тюрко-татарами в Поволжье является вечным законом жизни».
3. Отношение к земельным вопросам и экономическое положение. В данном вопросе А. Темир отмечал общую негативную оценку колхозной системы, которая привела к слому привычного уклада жизни, обнищанию и бесправию основной массы сельского населения.
4. Отношение к большевизму. В рапорте подчеркивается, что «большинство относится к большевизму отрицательно, а многие даже выражают свою ненависть к нему».
5. Религиозный вопрос. Отмечалось, что молодое поколение тюрко-татар уже успело отдалиться от религии и не соблюдает всех религиозных обычаев. Но все военнопленные заявляли во время бесед, что их родители очень религиозны. Так что, по мнению А. Темира, религиозная традиция продолжает жить в народе.
Кроме указанных моментов в рапорте обращалось внимание и на внешний вид военнопленных. По наблюдениям автора, в основной массе это были молодые и трудоспособные люди 1915–1922 гг. рождения. Уровень их образования довольно низок, только 3–4 человека имели высшее образование, но практически все умели читать и писать. Многие отмечали, что они добровольно сдались в плен. А. Темир выражал мнение, что «их легко можно будет привлечь к борьбе за их собственное национальное дело и тем самым противопоставить московскому большевизму».
В заключение автор рапорта привел пожелания военнопленных быть отделенными от русских, получить работу, а также лучшее обеспечение, одежду и пропитание.
Примерно в том же направлении велись беседы с военнопленными и в других лагерях на территории Восточной Пруссии, в которых побывал А. Темир:
