Легенды темной стороны Москвы - [26]

Но вернёмся к Старокирочному. Мы уже вспоминали красавицу немку Анну Монс; теперь, забыв о полуразвалившихся домишках в Девкином переулке, можно с большей долей вероятности утверждать, что жила она здесь, рядом со старой кирхой, в доме № 6. Впрочем, оба адреса могут быть верными: один — место жительства её родителей, второй — дом, что Пётр подарил ей.

Aннa Иоганновна Монс была дочерью купца-виноторговца из немецкой слободы. Пётр так влюбился в неё, что даже подумывал жениться. Он осыпал Анну и её родителей подарками, жаловал её родню имениями. Страсть не ослабевала до 1704 года, когда он неожиданно уличил свою милую в измене. Последовала страшная сцена, во время которой Пётр чуть не убил неверную возлюбленную. Следующие два года она находилась под строжайшим домашним арестом, и поначалу ей даже запрещали посещать церковь. Одновременно Пётр завёл процесс о взяточничестве родственников Анны. Но постепенно гнев угас, ив 1711 году Пётр разрешил ещё не старой Анне выйти за прусского посла. В этом браке родилось двое детей.

Старокирочный переулок выходит на Лефортовскую площадь, названную так по имени друга Петра Первого Франца Лефорта. Прежде чем рассказать о нём, обратим внимание на строгое и элегантное здание Лефортовской полицейской части (№ 13) XVIII–XIX веков, оно находится на стыке переулка с Лефортовской площадью. Здесь же, на площади, а формально на Второй Бауманской улице стоит Лефортовский дворец, одно из самых загадочных и несчастливых зданий в Москве. Он был возведён по приказу Петра в качестве подарка Лефорту.

Франц Яковлевич Лефорт (1655–1699), по всеобщему мнению, был человеком большого ума, хорошо знающим состояние Европы и приятным в обхождении. Именно он приобщил молодого царя ко всему западному. В его доме Пётр «начал с дамами иноземскими обходиться и амур начал первый быть к одной дочери купеческой», там он «научился танцовать по-польски»; освоил фехтование и верховую езду, выучил иностранные языки. Пётр считал Лефорта своим другом и назначил его генерал-адмиралом.

Архитектором дворца был переучившийся печник, «каменных зданий художник» Дмитрий Аксамитов. Он был действительно талантливым и умелым человеком, царь остался очень доволен его работой, после отправив Аксамитова в один из самых прославленных монастырей — Киево-Печёрский — строить ограду с башнями и церковь. Мастер и там справился с заданием.

Строительство дворца завершилось в 1698 году. Дворец, выходивший фасадом на Яузу, выглядел необычно, в нём сочетались старинные русские мотивы и западные формы. Народ специально приезжал из разных мест любоваться на это здание — об этом хвастливо писал в письме брату довольный таким щедрым подарком Франц Лефорт. Приёмный зал площадью свыше 300 квадратных метров с потолком высотой 10 метров мог одновременно вместить полторы тысячи гостей. Вокруг был разбит парк с прудами, в которые запустили рыбу, в роще гуляли лани. Прекрасно было и внутреннее убранство: стены обили гобеленами, парчой и даже кожей; комнаты украшали дорогая мебель и множество замысловатых и красивых вещиц: статуи, макеты кораблей, поделки в китайском стиле…

Новоселье справили пышно и весело, с танцами, фейерверком… Разгорячённые и захмелевшие гости забыли, что на дворе только февраль — месяц студёный и коварный. Во время гуляний сорокапятилетний Лефорт простудился — и через три недели его не стало. Ни прекрасный уход, ни лучшие врачи, ни тем более такие ухищрения, как музыканты, присланные молодым царем, чтобы больной не печалился, — ничего не помогло.

С тех пор довольно долгое время во дворце никто постоянно не жил, он использовался как место проведения праздников, знаменитых петровских ассамблей и кощунственных «всешутейших и всепьянейших соборов». Председательствовал на них Никита Зотов — «всешумнейший и всешутейший патриарх московский, кокуйский и всея Яузы». Ручей Кокуй протекал здесь рядом — помните Денисовские бани в одноимённом переулке? При Зотове состоял конклав из дюжины отъявленных пьяниц и обжор обоего пола. Обычно их называют игуменами, стесняясь выговорить настоящее слово, которым прозывал этих людей Пётр — «хуйгумены». Особыми членами «собора» были женщины-«монахуйни». Высшим женским считался титул «княжна-игуменья», до 1717 года ею бессменно была Дарья Гавриловна Ржевская (разбитная весёлая старуха, мать одной из любовниц Петра), потом на короткое время должность заняла Анастасия Петровна Голицына, которую Пётр прозвал «дочка-бочка» из-за огромного количества спиртного, которое она могла выпить, не свалившись. Даже прилизанные приукрашенные портреты не могут скрыть, каким одутловатым и испитым было лицо этой женщины. Голицына продержалась недолго: её привлекли по делу царевича Алексея, признали виновной и били батогами. Однако «дочку-бочку» это не сломило, и уже через несколько лет она сумела вернуть расположение царя.

Пётр сам сочинил устав всешутейшего собора, в котором первой заповедью его членов было названо напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У шутов были свои облачения и песнопения, пародирующие церковные обряды. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: «Веруеши ли?», так в этом соборе новопринимаемому члену задавали вопрос: «Пиеши ли?» Трезвых отлучали от всех кабаков в государстве, пьяноборцев предавали анафеме.