Легенды старого Оренбурга - [22]

, решил доверить не столь пергаменту сему сколь соплеменнику Блистательною, то, что стало известно нам и может волновать сердце твое, да продлятся дни и процветание твое!...»

Прочитал Перовский послание, написанное витиеватым восточным языком, отложил в сторону и, глядя на посланца, спросил:

— В послании сим сказано, что имя злодея людьми торгующего, доверено изустно мне доложить. Слушаю! Кто же это?

Купец показал глазами на присутствующих. Когда все вышли из кабинета, посланец Эмира Кокандского приблизился к губернатору и еле слышно назвал имя.

— Адъютант! Жандармского ротмистра ко мне! М-мигом! И повернувшись к купцу произнес: «Что ж, быть по сему! Жду я людей из плена хивинского освобожденных — так было обещено нам, — прибыть они должны вскорости. Они либо подтвердят имя сие, либо опровергнут. До той поры тебе под арестом быть надлежит на даче моей. Встречи с кем-либо, разговоры всякие — запрещаю. О сим охрана будет мною предупреждена строго!»

С тем и отбыл под охраной посланец Кокандского Эмира. Несколько дней спустя по городу прошел слух об аресте лазутчика Эмира Бухарского, порочившего вздорными слухами именитых людей города. Между тем вошедшему ротмистру Перовский подал полученное послание и назвал имя работорговца.

— Дабы не порочить имя лица в городе уважаемого, о послании том и имени названном молчать! Навет возможен! Пока ж выставить за ним наблюдение негласное, выезду оного из города препятствовать под любым благовидным предлогом.

А там вскоре Перовский известие получил, что из Хивы караван вышел с освобожденными пленниками. На его встречу губернатор выслал полусотню казаков с приказом встретить тех с полагающимися почестями не ближе двух караванных переходов от города. Да с пленниками теми беседы провести, имя злодея-работорговца выяснить и немедля ему, Перовскому, о том доложить.

Рассказывали, что такая встреча состоялась верстах в двадцати-двадцати пяти от города в седловине между холмами, на берегу небольшой степной речки.

И вот, задержанный купец вновь стоит в кабинете Перовского.С извинениями, Василий Алексеевич обнимает его и говорит:

— Прости друг за задержку! Но чтоб истину установить и подозрения отвлечь, да и злодея успокоить, пришлось тебя задержать. В погашение же ущерба, мною учиненного, тысячу шестьсот рублей из кассы моей получишь. Серебром!

В сентябре город облетела весть — возвращается 116 человек освобожденных из хивинского плена. Их встреча назначена на Меновом дворе. Вот как описал это событие один из очевидцев:

«...Для них было устроено особое торжество: в их присутствии был отслужен благодарственный молебен, и затем для них был дан обед на открытом воздухе. Посмотреть на освобожденных собралось полгорода. В это время разыгрывались тяжелые и полные трагедии сцены — в седом, сгорбленном старике, женщина едва узнавала своего мужа, уведенного в  Хиву 25 лет тому назад. Во взрослом, уже омусульманившемся парне, старуха-мать по каким-нибудь приметам узнавала своего дорогого сына, схваченного хивинцами десятилетним  мальчиком и проданного в Хиве. И стоны.., слезы ..,вопли...» Более двух часов беседовал Перовский с прибывшими. Вот что они рассказали, как и с чьей помощью попали они в рабство:

— Купец М. Зайчиков в разных местах края владел несколькими тысячами десятин земли, занимался хлебопашеством и оптовой торговлей зерном. Для уборки урожая его приказчики в отдаленных уездах нанимали сезонных рабочих, обещая им высокие заработки. На уборке они жили в специально подготовленных бараках. За день до окончательного расчета на эти бараки ночью нападали нанятые Зайчиковым хивинцы. В первый день плененные работники видели и связанных приказчиков, которые лежа на земле громко кричали и проклинали напавших «хивинцев», но затем исчезали в неизвестном направлении. В Хиве пленникам удалось узнать, что в рабство их продал Зайчиков.

В конце 1841, начале 1842 года Зайчиков был судим в Оренбургской Окружной уголовной палате. На суде всплыли имена и других купцов: Деева, Дюкова — но твердых доказательств их вины представлено не было, ссылались лишь на слухи. Поэтому для них все было оставлено «без последствий». За продажу в неволю русских людей М. Зайчиков и его главный приказчик Судоргин были признаны виновными и приговорены к каторжным работам в Сибири. Из толпы зевак, провожавших этап осужденных на каторгу, грустно смотрели две пары глаз взрослых сыновей купца... Как говорят, следуя на каторгу, Зайчикову удалось уговорить одного из ссыльных, осужденного на небольшой срок, поменяться документами. Отбыв этот срок, под чужим именем, он вернулся в Оренбург в дом к сыновьям. Те тоже пошли «по торговой линии», вот только у каждого была своя «специализация» — один торговал зерном, другой — кожами, шерстью, скотом. К моменту возвращения отца, братья успели стать врагами — один другому всучил проросшее зерно, взаимно получив прелые кожи. Разраставшуюся между ними вражду, отец успел загасить, но однажды, забыв об осторожности, в городе был опознан. Слух о том, что купец-работорговец вернулся в город вызвал негодование горожан. Рассказывают, что хутор Зайчиковых, стоявший на Дрейерской дороге, что вела на Маяк, был подожжен. Дальнейшую судьбу Зайчиковых установить не удалось. Как вдруг...