Легенды мировой истории - [92]

Всех способных носить оружие мужчин Рюрик взял в свою дружину. Город превратился в большой лагерь. По приказу Рюрика все небольшие ладьи, и недостроенные тоже, вывели подальше от города и затопили на мелководье. Это была первая линия обороны. Позади затопленных ладей, на расстоянии выстрела из лука, устроили вторую линию — лучшие драккары связали в ряд и перегородили ими реку… На них Рагнара поджидали лучники, основные силы дружины и Рюрик. Лучники заняли также позиции на высоких берегах. Крепость Невгорода была третьей и последней линией обороны.

Степнякам, которые собрались было уходить, выплатили все, что задолжал Вадим, и пообещали еще столько же, если сумеют отбить нападение. Они должны были верхом атаковать викингов, высадившихся на пологих берегах Волхова. Воеводы степняков попросили вперед новую упряжь с серебром для каждого и белую кобылицу и, получив требуемое, согласились. Их шаман принес кобылицу в жертву, и степняки били в барабаны у костров уже третью ночь, стараясь заручиться поддержкой своих богов.

Днем и ночью работали железоплавильни и кузни. На крепостной стене Невгорода установили огромные чаны для горячего вара и «греческого огня», чтобы поджигать стрелы. Когда-то секрет этой чудодейственной смеси, которую не могла погасить даже вода, продали Гостомыслу греки из Миклегарда.

У многих беженцев — леттов и готландцев — тоже было оружие. К Рюрику пришли и вооруженные мастера с верфей, и охотники, и кузнецы, и бортники, и лесорубы. Вооружились и все купцы россов. Из иноземных купцов одни сочли за благо уйти из города от греха подальше, а другие — из тех, у кого уже были здесь дома и лавки, — сами пришли к Рюрику и предложили свои мечи. Среди них были греки, ободриты, венды, болгары, суоми, несколько италийцев, франков, даже два чернобородых купца из Багдада. Народ этот был не из пугливых, к риску привычный. Восточные купцы привели и свои отряды охраны, вида самого воинственного. Важен был всем торговый путь от Балтики до Понта Эвксинского, важен и необходим, и купцы готовы были его защищать.

Ночью на берегу и вокруг города жгли костры. Дозорные на башнях сменяли друг друга, вглядывались в сумерки, вслушивались в звуки. Олаф был с лучниками на связанных посреди реки драккарах. Дружина спала вповалку на палубах.

Как-то раз вечером Мирослав с Рюриком тихо разговаривали у мачты.

И тут появилась Милена. Она пришла к ним из своего укрытия в крепости. Там испокон века невгородцы укрывали своих женщин, стариков и детей во время набегов викингов.

Ее лицо белело в темноте. Он спустился к ней:

— Почему ты здесь?

— Мне нужно говорить с тобой! Невгород был для тебя первой остановкой на пути в город Константина. Ты пришлый, ты здесь — случайно. У тебя есть твой драккар и гребцы. Ты и Олаф могли бы отплыть сейчас в Бирку. И остаться в живых.

Он посмотрел на нее изумленно.

— Но ты же сам сказал, что силы неравны, что у Рагнара большой флот, а у нас из воевод — один Мирослав с сыновьями, а горожане и беженцы — слабые воины.

Все так и было.

Он задумался.

Она замерла.

Он взял ее исхудавшее лицо в свои огромные ладони. И вспомнил ночь полной луны в начала лета. Томительно-сладкая память разлилась по телу.

Она закрыла глаза.

Он поцеловал ее веки.

Но она смотрела на него, ждала ответа.

Он прижал ее голову к груди, забыв на минуту, что на нем — кольчуга. Он гладил ее густые непокорные волосы и понимал, что не просто желает эту непредсказуемую женщину — ему очень трудно было бы без нее жить. Она привязала его не только к себе — привязала ко всему, что было с ней связано. И — к своему льющемуся, как вода, языку. И — к этой реке, этому городу, к этой странной, как она сама, земле.

Именно это со всей ясностью осознал он совсем недавно, когда его драккар вновь взрезал первую соленую воду, за которой — уже рукой подать! — лежал берег Рустрингена.

Милена не почувствовала тепла его тела, только железный холод кольчуги.

— Говоришь, лучше мне пересидеть всё в Бирке? И вправду. Выспался бы!.. А теперь — возвращайся в крепость. Всё будет хорошо.

— Рюрик, сегодня над святилищем кричал ворон, — глухо, не поднимая головы с его груди, сказала она, и ее голос поразил Рюрика безысходностью.

— Когда беженцы рассказали о вороне на парусах, я сразу понял, кто явится к нам в гости. Эта птица — знак клана Рагнара, его бесчисленные дочки ткут паруса с вороном для всех его кораблей. А ворон над святилищем… Так, может быть, он как раз предвещает гибель своего родича.

— Ты говорил мне, что сюда идет твой кровный враг. Что он убил твоих родителей, сжег твой дом. Ты здесь — только из-за того, что желаешь его убить?

Он не мог сказать ей, что того дома он никогда не видел сам, только Харальд. Но Рагнар — был его кровным врагом, и изменить этого было нельзя. Вот только опять — ненавидеть его он не мог. А Невгород он будет оборонять еще и по другой причине. Но Милене он этого почему-то не сказал, а ответил просто:

— Только бы мне это удалось!

— А потом, если останешься жив, — в Рустринген?

Он промолчал.

— Если я останусь жива, — вдруг сказала она, — весной у нас будет ребенок. И своей волей я никогда не пойду за тобой в этот твой Рустринген. Это все, что я хотела тебе сказать и почему пришла сейчас.