Легенды мировой истории - [83]
— Погоди… Ты сказала: «с мечом»? У тебя есть меч?
Она внимательно посмотрела на него, вышла из хижины и вернулась с тяжелым, длинным свертком. Она даже пригнулась под его тяжестью и несла, обхватив руками, словно младенца. Положила на пол. Отвернула холстину. И Рюрик увидел — меч! В широких ножнах, хорошей франкской работы.
— Мы с Гориславой спрятали и твою кольчугу. Вот только починить ее — нужен будет кузнец.
Рюрик не мог сдержать улыбки:
— Может, у тебя где-нибудь и лонгбот припрятан в прошлогодних листьях?
— Нет у меня лонгбота, — улыбнулась она в ответ, — даже лодку унесло течением. Встали утром, а ее в камышах нет.
Рюрик осторожно приподнялся и сел. Хижина теперь вроде бы плыла меньше.
Он смахнул прилипшую к ножнам листву. Вынул меч. Залюбовался, тронул лезвие: отличный клинок…
— Как он тебе… достался?
— Это один из мечей Гостомысла. Всё что успела взять. Подумала, пригодится. Нести его было тяжело!
Он приподнял брови, посмотрел на нее удивленно и с уважением.
Милена помолчала и продолжила:
— Я знаю, что Вадим держит тело Гостомысла. Он ждет. Ждет, пока найдут меня. И тогда — опоят настоем из вещих грибов и сожгут на погребальном костре мужа. По обычаю, жена решает добровольно, но… — Она горько усмехнулась. — Вадим не будет меня спрашивать.
Она все подкладывала хворост в огонь, дым уходил в небольшое отверстие в крыше. Рюрик мог теперь ее как следует рассмотреть.
— Плохо они ищут, — заметил он. — Если Невгород так близко, что старуха доходит туда пешком…
— Пока плохо. У Вадима много дел в самом Невгороде. Много казней. Когда казнит непокорных — будет искать хорошо. А до Невгорода — не близко. Горислава уходит туда на рассвете и только к закату доходит — целый день пути. Другой день торгует и врачует, а на третий — в обратный путь.
— И ты в лесу… одна?
— Со мною Волк. Он получше зашита, чем Горислава. И нож у нас есть, и серп. Вот только меч не помог бы — тяжел слишком. Мы его из лодки с Гориславой еле вытащили. И Волк помогал.
Рюрик снова улыбнулся.
— Ну, я-то задал вам работу потруднее! — Он коснулся ее ладони с чуть затянувшимися ранами. И почувствовал благодарность и жалость.
Она тоже неожиданно улыбнулась:
— Да нет, тебя-то мы перекатывали, как куль с мукой!
Он засмеялся, представив себе эту сцену.
И оба замолчали, словно подумав одновременно о чем-то одном.
— Почему Вадим так хочет твоей смерти?
Милена молча смотрела через открытую дверь на лес, и Рюрик смотрел на ее лицо — единственное, что было сейчас в этой хижине освещено хорошо. Он не мог оторвать глаз от этой странной женщины, которая сейчас была полностью в его власти. Сознавала ли она это, отдавая ему меч?
Однажды из похода в землю англов он привез вышитую картину, которая так ему понравилась, что он приказал Эфанд повесить ее на самом видном месте в их доме. На картине была самка единорога под деревом с огромными желтыми плодами. Совершенно белое животное, гордо изогнув гибкую шею с тяжелой гривой, смотрело человеческими, грустными, живыми глазами. Диковинное благородное существо. И эта женщина напоминала ему сейчас ту самку единорога — самое редкое, странное и прекрасное существо на земле.
Милена рассказала ему, что Гостомысл был союзником и другом ее отца — князя ильменских словен Воислава. Что мать она не помнит — та утонула в озере много лет назад. Что у Гостомысла с женой Умилой не было детей, и отец отдал ее им на воспитание.
Рассказ вернул Милену памятью в ту зиму. Морозы были особенно сильные, и Умила начала кашлять. Она кашляла так, что из горла у нее шла кровь. Знахарки лечили ее всеми настоями, какие знали, но ничто не помогло: к весне Умила умерла. А в конце лета, когда полетела паутина и потянулись по небу косяки птиц, Гостомысл позвал ее и сказал, что полюбил ее, Милену. Так она стала его женой.
— А что Вадим? — спросил Рюрик.
— Вадим вырос с отцом на Ильмене. Мы встретились опять только здесь, взрослыми, уже после смерти отца. Отец не любил Вадима, они враждовали, как два медведя в одной берлоге. Когда отец умер, Вадим отказался возжечь отцовский костер и не был на его тризне. Гостомысл говорил: в них обоих было много упрямства.
— Упрямства? — не понял он слово.
— Когда каждый видит только свою правду.
Рюрик кивнул.
— А перед смертью отец завещал все ильменские земли мне… Чтобы правил ими Гостомысл, а после его смерти — правили бы его сыновья, — пояснила Милена. — Но детей я так и не смогла ему дать.
Рюрик удивленно приподнял брови:
— Земли — завещал женщине?
— Это очень давний обычай, и сейчас уже мало кто ему следует. После смерти отца Вадим остался ни с чем. Гостомысл думал, что отец был несправедлив к Вадиму. Может, эта несправедливость и сделала Вадима таким? И тогда Гостомысл позвал брата и сделал воеводой в своей дружине. И тот пришел… Я думала, теперь его душа смягчится, и он будет благодарен Гостомыслу. Но однажды вдруг увидела, как он смотрел на князя, когда думал, что его никто не видит, и испугалась его глаз, ненависти в них. С тех пор я боялась за Гостомысла каждый день, но он был уверен в своем могуществе и не верил, что Вадим может замышлять что-то против него серьезно. Теперь мне ясно: брат тайно покупал поддержку наемников и предателей.
