Легенды и сказы лесной стороны - [16]

В последнее утро масленицы к боярской стряпухе черноризник незваный ввалился. В рясе да скуфейке монашеской, с посохом и сумой для подаяния. Девка-краса в тот час как раз блины пекла, боярина поджидая. А чернец свой посох в угол поставил, тяжелый кистень из-под рясы достал и на стену повесил. И по-хозяйски за стол уселся. Только успела стряпуха чернецу пару блинков подать, как сам боярин ввалился. Молодка, не будь проста, с него шубу-охабень сняла и на крюк поверх кистеня повесила. И за стол хозяина усаживает:

— Не гнушайся монахом, боярин, он из божьих людей, вот поест блинков и уйдет восвояси!

А боярин монаха глазами так насквозь и простреливает:

— Это что тут за навозный жук за чужим столом сидит? Где-то видал я тебя. Не из Печерской ли обители?

— Как меня не видать. Передом всей братии в соборе стою, когда «Отче наш» пою! Хожу вот, брожу, на обитель подаяние прошу, грешных людей на путь наставляю!

Вот подала молодуха к блинам братину браги-медовухи, честит и монаха и хозяина. Приложился Квашня к братине, пососал, но не осилил и половины. После него чернец к братине потянулся:

Что боярин не осилит,

То монаху по плечу!

И осушил братину до донышка. После того как другую посудину опорожнили, боярин перед молодицей похваляться начал:

— Вот я знатный какой! Пока здесь бражничаю, под окном дюжина стрельцов стерегут, мою бороду берегут! А монаху пора и честь знать. Поел, попил — и проваливай!

В ответ усмехнулся чернец:

— После блинов да медовухи не ссорятся, а песни поют. Давай-ка, боярин, подтягивай:

Эх, как по Волге по реке

Молодец плыл в челноке!..

— Что не подстаешь? Про атамана Позолоту песня сложена!

Зазорно было боярину к разбойничьей песне подставать, пьяному монаху подпевать. Сердиться начал, грозился охрану позвать. Но не сдавался черноризник, не унимался:

— Ладно, не хочешь песни петь, так загадки отгадывай. По-доброму уйду, коли угадаешь одну:

— Висит шуба на стене, а что под шубой на ремне?..

Покосился боярин на свою шубу-охабень, а сказать нечего. Знай на блины налегает, что молодка ему подкидывает. А озорной монах не унимается:

— Ну как, не по разуму? Голове не по силам, так бородой смекай.

Снять бы рясу иноку,

Да что под рясой на боку!..

Молчит, сопит боярин, монаха взглядом прощупывает, стражу позвать собирается. Но тут стряпуха опять блинков подкинула, да таких, что самый сытый не откажется. Горячих, румяных, масленых. Боярин снова за блины, а монах из-за стола выбрался, боярскую шубу сбросил, кистень снял, из-под рясы саблю выхватил и к боярину грозно подступил:

— А помнишь, как у Семки Смерда кулигу с житом отнимал? А как бабу его Оганьку баскаку в неволю отдал? Эх, попробовать, крепка ли твоя лысина!

Тут у боярина от страха дыхание остановилось, глаза под лоб полезли, а горячий масленый блин изо рта сам собой в горло нырнул. Покраснел боярин лицом, замычал, зашипел и с лавки на пол свалился. А монах саблю в ножны, кистень под рясу, вышел на крыльцо и давай стрельцов скликать:

— Эй, дурачье! Не уберегли боярина, блином подавился! Идите, поколотите его по спине, авось отрыгнет! А я за попом побегу!

Потом краса стряпуха в одежке на крыльцо выбежала:

— Ай, батюшки-светы! Видно, не в то горлышко боярину блин попал! — И вслед за чернецом убежала.

Набежала родня да холуи боярина по спине тузить, чтобы блин назад выскочил. Блин-то не отрыгнулся, а боярин очнулся. Видно, не от блина он, а с перепугу замертво свалился. Очнулся, а умом рехнулся, и языком ни шевельнуть, ни вымолвить. Все по сторонам озирался и людей в черной одежке как огня боялся. Как завидит кого на монаха похожего, так и замычит.

Спустя какое-то время позвали к боярину целителя Макария, инока из Печерской обители. Многим недужным тот Макарий помогал, а этого не отстоял. Да и недужный на целителя как на страшного зверя глядел и за других от него прятался. Так и остался полоумком, монахов да попов до смерти боялся. Не знал тогда, не догадывался целитель Макарий, что это служка-послушник из Печерской обители на боярина падучую хворь нагнал. Тот самый, что в мороз и вьюгу за привратника стоял и на ночь печи в кельях жарко натапливал. А по весне, вслед за первым теплом, вдруг пропал, как растаял, этот служка русый, с искринками-золотинками в жесткой курчавой бороде.

Сундуки со звоном

Эту историю надо бы пораньше рассказать. Помните, чай, как боярин Квашня у Семки Смерда кулигу с житом отнял, а потом, пока мужик за Волгой скрывался, бабу его Оганьку баскаку в неволю отдал. Так вот, спустя лето либо два по Новгороду низовскому молодец ходил, ликом смугловат, волосом русоват, а по бородке искринки-золотинки порассыпаны — не рыжая, а словно позолочена. И волос и борода на вид мягкие, а тронь рукой — как белоус трава жесткие.

Парню эдак за двадцать лет, плечистый, проворный да пружинистый, а по взгляду — сокол сапсан, что добычу бьет на лету и начисто ощипывает. Вот ходил он по посадам и городу и с разным рукомеслом набивался. Топоры-бердыши остро-наостро оттачивал, рисовал по серебру и золоту, посуду медную выколачивал. А ловчее всего разные замки да запоры налаживал, чтобы не всяк лихой человек догадывался, как те потайные запоры отомкнуть. Богатому да знатному завсегда лестно было свое добро под семью замками держать. Ну и зазывали молодца-умельца на свои дворы.