Легенды и были Кремля - [67]

Но гастроли театра подходили к концу. На заключительном спектакле театр давал «Чайку». Шумного чествования Антон Павлович на этот раз избежать не мог. «Ему пришлось несколько раз выходить на вызовы, — вспоминала Мария Павловна. — Все аплодировали, кричали, бесновались. Тогда же брату поднесли пальмовые ветви с красной лентой и надписью: ^Глубокому истолкователю русской действительности». Это был первый случай в жизни брата, когда он сам был свидетелем, что его драматургическое творчество получило такое публичное признание».

Гастроли закончились 24 апреля прощальным благотворительным банкетом, который дала ялтинская меценатка в честь А.П. Чехова. Театр уехал…

И на Белую Дачу снова вернулась привычная тишина. В те теплые майские дни Антон Павлович часто засиживался в саду за домом и неотрывно смотрел на море, где чайки, розовые в лучах заходящего солнца, стремительно проносились над волнами. Эти взлеты и падения птиц напоминали Антону Павловичу, как его «Чайка», ударившись первый раз о глухую стену непонимания, теперь взлетела и парит на сценах российских театров. С последними лучами заходящего солнца Антон Павлович уходил в дом, поднимался в свой рабочий кабинет и зажигал свечу.

В один из таких вечеров его охватила такая тоска, такое неодолимое желание бежать из «своей ялтинской тюрьмы», что уже 8 мая он был в Москве.

В этот город Чехова звала любовь к театру, к друзьям, желание вновь окунуться в атмосферу литературной жизни, с этим городом были связаны его студенческие годы, лучшие годы жизни. В письме к М. Горькому, написанному из Ялты, Чехов советует: «…если Вам, как вы пишете, нравится Москва, то отчего вы не живете в Москве? В Москве театр и проч., и проч…»

Самого Антона Павловича неудержимо влекло в Москву, да только нездоровье всякий раз возвращало в Ялту. Во всех пьесах, написанных в Ялте, чувствуется неизбывная тоска по милой его сердцу Москве.

Осенью 1899 г. в Ялте Чехов закончил рассказ «Дама с собачкой», но он пишет о Москве так, будто сам только что прошелся по заснеженным улицам города: «…Дома в Москве уже все было по-зимнему. Уже начались морозы. Когда идет первый снег, в первый день езды на санях приятно видеть белую землю, белые крыши, дышится легко, славно, и в это время вспоминаются юные годы. У старых лип и берез, белых от инея, добродушное выражение; они ближе к сердцу, чем кипарисы и пальмы, вблизи них уже не хочется думать о горах и море».

Вспомним пьесу Чехова «Три сестры», которая пронизана беспредельной тоской по Москве. Как трогательно печально звучит в ней призыв-мечта сестер Прозоровых: «В Москву, в Москву!» В первом же акте спектакля в уста Ирины автор вкладывает свою заветную мечту: «%хать в Москву. Продать дом, покончить все здесь и в Москву…» Через весь спектакль проходит и вторая высокая мечта Чехова о новой грядущей жизни: «Мне кажется, все на земле должно измениться мало-помалу. Через двести — триста, наконец, тысячу лет, — дело не в сроке, — настанет новая счастливая жизнь».

Драматизм пьесы усиливается по мере ее развития, достигая в конце трагедийной глубины. А тема «Лучше Москвы нет ничего на свете» неизменно повторяется и усиливается и, наконец, в финале обретает философскую окраску, исполненную горечи, когда уже нет надежды вернуться в родной город, но останется вера, что «жизнь еще не кончена… и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем…»

Так думал, так мечтал Антон Павлович, когда писал и когда в одиночестве подолгу сидел на открытой террасе ялтинского дома, а из глубины комнат лилась тихая музыка: сестра играла фортепьянные произведения Чайковского. Волшебные звуки восстанавливали в памяти Чехова их незабвенные встречи.

При всей своей сдержанности Антон Павлович однажды написал Петру Ильичу: «Посылаю вам и фотографию, и книгу и послал бы даже солнце, если бы оно принадлежало мне». На своей фото-208 графин Чехов написал искренне: «Петру Ильичу Чайковскому на память о сердечно преданном и благодарном почитателе». Подпись датирована октябрем 1889 г., но пройдет всего-навсего четыре года, когда хмурым октябрьским утром Антон Павлович получит сообщение о скоропостижной смерти великого композитора. Он немедленно отправит телеграмму Модесту Ильичу Чайковскому: «Известие поразило меня. Страшная тоска… Я глубоко уважал и любил Петра Ильича, многим ему обязан…»

Дорогой читатель!

Проходя по Садовой-Кудринской улице, замедлите свой шаг и обратите внимание на особняк, «дом-комод», как называл его сам хозяин — А.П. Чехов. И сейчас в этом доме-музее в рабочем кабинете Антона Павловича, на его письменном столе по-прежнему стоит фотография П.И. Чайковского с надписью: «Л.П. Чехову от пламенного почитателя. П. Чайковский. 14 окт. 89 г.».

Когда после смерти композитора Антону Павловичу доводилось слушать его божественную музыку, глубокая и светлая печаль заполняла, захватывала душу и страшная тоска вдруг сжимала сердце.

Не менее страстно, чем музыку, Антон Павлович любил природу. Прелестный сад в Аутке он посадил своими руками. По весне цветущий миндаль, абрикосовые и персиковые деревья радовали его взор, а молодая аллея белых акаций стала любимым местом прогулок всей семьи.