Легендарь - [2]

ветеранов, например), работой себя не утруждали, плодили гениев не более ста с половиной в год (без исключенья — кротких и незамутненных бюрократов с творческим запором), говорили по-бетисски, по-фильдисски, по-кумысски, по-метисски, по-этрусски, на новейшем греческом, который полагали раз и навсегда древнейшим, на языке глухонемых, который почитали самым благозвучным, и на всегалактическом эсперанто с заметным грузинским акцентом, чему всякий раз удивлялись; и всего населения на планете было шестьдесят тысяч с некоторым остатком, сохраненным про запас (на случай недорода или если надо подвиг совершить).

Конечно же (и эта мысль даже обсуждению нигде не подлежала!) такую блистательную цивилизацию при столь малом числе коренных поселян мог создать лишь исключительный по своей бдительности и единовзглядию народ.

Между прочим, эдакая самобытность также неназойливо, но исключительно уверенно и твердо отгораживала Бетис-0,5 от пагубного и тлетворного влияния иных, густо-фешенебельных цивилизаций обозримой Вселенной.

Ведь не случайно, надо думать, все педальные гоп-звездолеты, по причине их сомнительной передовитости, оставили врагам — мол, зажирайтесь сами! — а у себя о них таинственно молчали, равно как и о компьютерах на паровом приводе. А о том, что есть еще компьютеры совсем передовые, на приводе клизмо-дизельном, и не узнали вовсе никогда. Из звездолетов же оставили себе лишь те, что на канатной тяге…

Истинно: потребность — вторая натура.

Ну, а ежели натура — скромная, пытливая, потливая, живущая крылатою мечтой?

Опять же — лучше иметь мечту за пазухой, чем фигу в кармане.

Ибо мечта — всегда своя, кровная; тогда как фига, порожденная прогрессом, всегда, в сущности, ничья, но может до того обидно подкузьмить, если, раззявив рот, будешь глазеть по сторонам да знаки разные командные слать в пустоту, что мало не покажется!..

Так что понятно: Крамугасу воистину было чем и кем гордиться. Однако же — нисколечко себя при том не утомляя, что особенно ценилось.

Да, когда-то и Бетис-0,5, подобно прочим многочисленным мирам, был лишь одним из рядовых поселений Земли, великой Праматери Цивилизаций.

Но мало-помалу все эти поселения обособились, завели самобытные, местные традиции, наладили собственные хозяйства и стали относиться к Земле уже не как угодливые сателлиты к несгибаемому центру власти, а — на равных.

Земля поначалу куражилась, сопротивлялась, даже гневалась, но, увидав тщету своих потуг, махнула на обнаглевшие миры рукой.

Тем паче, что сама она изрядно одряхлела.

Куда почетней было слыть Праматерью Цивилизаций, чем их усердным соглядатаем.

2. Подозрительный субъект

В Планетном Отделе Виз для Порядочных Граждан народ толпился, как всегда.

Не то чтоб все желали разом и бесповоротно улететь (иным не позволялось даже помышлять об этом — ввиду какой-то особливости в их головах, не подлежащей обсужденью), но на всякий случай были здесь, резонно руководствуясь нехитрым принципом: нет — так нет, тогда и по домам, до завтра, ну, а коли — да и вдруг случайно повезет…

Никто с собою не таскал тяжелых саквояжей, рундуков, баулов, всевозможных сумок и тюков, однако ж самое необходимое для дальних странствий все-таки держали при себе — чем черт не шутит!..

Всем хотелось и мир посмотреть, и себя показать. А пускали — поштучно.

Толпа у дверей стояла плотно, так что Крамугасу пришлось изрядно попотеть и вовсю поработать локтями, прежде чем он сумел пробиться ко входу.

— Эй, — неслось ему вослед, — зародыш, ты не будь, любезнейший, скотиной, ты куда же прешь?!

— Вот таких дармоедов мы растим у себя… Ничего святого за душой… Позор! Я лично не могу теперь лететь. Мне стыдно перед миром!

— Можно думать, его выпустят сейчас! А вот прижучат, как меня, — и все…

— Да по ногам-то, по ногам… О, боже мой. Подлец! Он меня лапает!.. Я что — девчонка? Просто ужас!

Крамугас временами замирал, переводя дух, и затем скороговоркой объяснял, смущенно улыбаясь:

— У меня, знаете, билете распределением, я ведь не просто… Все по закону, мне разрешено. И я совсем не дармоед… Ну, разве я похож?

— Э, мил соколик, — возражали ему, — ты нам мозги не полируй! У дармоеда-то как раз рожа самого трудяги, раба высокой мысли. За версту видно: пышет человек энтузиазмом — значит, дармоед.

Слыша такие ужасные слова, Крамугас старался лицу своему придать выраженье неказисто-глупое и честное, как в годы обмученья в Школе, и, с вежливой улыбкою кивая всем, кого бесстыдно обрабатывал локтями, тихо продирался, лез ко входу, тужился и наконец — достиг.

Дверь оказалась заперта, но было в ней приветливое, с тюлями, оконце.

Крамугас в него заглянул и выпалил как на духу:

— Я — Крамугас. Я тут давно. Мне надо улетать. По существу. Все основанья — есть.

— Ну, коли так, то заходи, — ответил чей-то строгий голос из-за двери, и невидимый замочек отомкнулся. — Мы тебя сейчас проверим.

Крамугас проворно прошмыгнул в образовавшуюся щель и моментально оказался в длинном-длинном узком коридоре с гладкими, поддерево отделанными стенами, абсолютно пустом и каком-то мертвом — только в самом конце его виднелась тускло подсвеченная сбоку еще одна дверца.