Легенда о Великой волне - [88]

Мальчик, разинув рот от изумления, молча посмотрел на него.

Азур закрыл глаза, понюхал темноту и пошел на поиски кардиокомнаты. Вниз, вниз, вниз – туда, где билось сердце корабля, где был спрятан уголок сновидений, где клубился белый пар. Но в кардиокомнате стояла тишина. По щекам Азура потекли слезы: он чувствовал, как кто-то обнимает его в темноте. Пытаясь успокоить.

– Сиракк умерла, но нужно позаботиться о ребенке. Пусть Ясир встанет у штурвала. А ты набей в мешки песка, сколько сможешь унести, и иди на нос корабля.

– Найла!

– Можешь не говорить вслух. Мы с тобой теперь одно целое.

– Мияхара заперта в пневмошарнире. Снаружи его не открыть. И он не отсоединится от корабля, если колеса…

– Иди на нос, металлический человек, и держись крепче.

Азур смотрел, как у его ног поднимается пар, образуя женский силуэт.

– Только скажи Ясиру, чтобы ни в коем случае не поворачивал.

Через секунду облако рассеялось, и Азур остался один. Почти один.

Эпилог

Песок.

Малышка Найла набрала горсть, поднесла ее к лицу, понюхала.

Сомневаться не приходилось. Девочка разжала кулак, и песок высыпался сквозь пальцы.

– Она прошла здесь, это так же точно, как то, что дует ветер, – пробормотала Найла тихо, чтобы остальные не услышали. Подняла глаза на обломки, огляделась. Они стояли посреди пустыни, и солнце палило так, что даже в носу выступали капельки пота. Маленькая волна не оставила после себя никаких отметин, никаких следов своей разрушительной ярости. Только груду железных обломков да вонь, шедшую от земли: смесь запахов мертвой плоти, свернувшейся крови, ржавчины и ломаных костей.

– Здесь мы ничего не найдем, – сказал один из мальчиков, поправляя на плечах лямки рюкзака. – От этой вони меня сейчас стошнит.

Они уже четыре дня бродили в поисках ржавоедов, которых можно было бы поймать и притащить в деревню.

Носком сапога мальчишка пнул обломок. Это могло быть что угодно – деталь корабля, кусок механокардионика, позвонок кита.

– Найла, идем же! – позвал ее Валид – самый старший из ребят, которому она должна была подчиняться во время охотничьих вылазок.

Девочка подняла голову и фыркнула.

– Вам всем плевать на волны, да? Идиоты! Все до одного! Волны – это самое красивое, самое могущественное и опасное, что только есть в Мире9. Когда-нибудь вы это поймете. Но будет поздно. Так вам и надо!

Цилиндр с дырочками ударился об пол так же недовольно, как произнес последние слова.

Мияхара решила, что этот звон – повод похлопать в ладоши.

И снова услышала удары по крыше.

Внутри было очень жарко. Правда, не настолько жарко, чтобы она заплакала. Грохот сверху куда хуже. К счастью, мамин голос ее всегда успокаивал. А иногда даже смешил.

– Откройте, пожалуйста, откройте!

Мужчина, сидевший на крыше пневмошарнира, перестал дубасить кулаком по металлу, порастирал руку и позволил себе перевести дух. Вот уже трое суток он, не переставая, колотил по раскаленной поверхности, стоя на коленях на маленькой циновке, брошенной на крышу шарнира, чтобы не обжечь ноги.

Он охрип. И медленно умирал от жажды.

Видимо, кроме него, с Сиракк не спасся никто. Многие товарищи остались на корабле, когда он забрался на Карданик. Медленно проезжая мимо, он видел десятки распростертых на песке тел матросов. Погибших от непосильной работы и жажды. Обглоданных ромбокрылами или разодранных на куски какими-то мерзкими тварями.

Он поправил оторванный рукав, которым накрывал лицо. Проклял солнце, стоявшее в зените, и улегся на спину, чтобы барабанить пятками…

Одни корабли росли. Другие нет. Пока были живы ее отец и дядя, уважаемые конструкторы летающих гребней, Найла никак не могла понять, почему так происходит.

Потом глава «Метаболизм кораблей» в конце старого тома по мореходству стала ее любимым чтивом – настолько, что страницы, захватанные потными пальцами, сделались твердыми и волнистыми, как крылья насекомых.

Цилиндр часами вел свои рассказы металлическим, лишенным эмоций голосом. Перемежая паузы с длинными пассажами о наилучшей смазке для амортизатора и подвесок. О принципах гидродинамики песка и значении сигнальных флажков. Хотя в основном он говорил о детстве Найлы, ее жизни, полной трагических событий, и об отравителе Дхакритте.

Закончив свой монолог, цилиндр упал на землю, откуда его должны были переложить на конвейер, ведущий к стеллажу, позади остальных. Следующий цилиндр блестел куда ярче, чем остальные. Безупречно начищенный, будто изготовили его пару часов назад…

Человек на крыше захрипел, с трудом разлепил веки и посмотрел на ромбокрыла, кружившего в безоблачной вышине. Прилетевшего за ним, за падалью. Во рту – ни капли влаги, даже слюна высохла.

Он был гарпунщиком – из тех, кто никогда не промахивается.

Язык совсем одеревенел. И больше не влезал в рот.

– Спорим… что ты умрешь… раньше меня, – пробормотал мужчина, наблюдая за птицей.

Лицо человека покрывала короста, кожа превратилась в сухой пергамент, губы растрескались.

Он закрыл глаза, повернулся на бок и, собрав последние силы, скатился вниз.

Давай, детка, давай же, давай!

Мало-помалу Сиракк начала обходить Настырного. Они шли почти киль в киль. Титан против титана. Сиракк скользила по песку, оставляя соперника позади, словно заглохший локомотив, преодолевающий по инерции последние сантиметры мертвой платформы.