все,
что только самому расстроенному воображению в голову может прийти. Одного только
нельзя сказать, что —
благоразумно. На первом слове поперхнетесь. И даже вот какая тут штука поминутно встречается: постоянно, ведь,
являются в жизни такие благонравные и благоразумные люди, такие
мудрецы и любители рода человеческого, которые именно
задают себе целью всю жизнь вести себя как можно благонравнее и благоразумнее, так сказать,
светить собою
ближним, собственно для того, чтоб
доказать им, что действительно
можно на свете прожить и благонравно и благоразумно. И что ж? Известно, что многие из этих любителей, рано ли, поздно ли,
под конец жизни изменяли себе, произведя какой-нибудь анекдот, иногда даже
из самых неприличнейших. Теперь вас спрошу:
чего же можно ожидать
от человека, как от существа, одаренного такими странными качествами? Да
осыпьте его всеми
земными благами, утопите в счастье совсем с головой, так, чтобы только пузырьки вскакивали на поверхности счастья, как на воде;
дайте ему такое
экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как
спать, кушать пряники и
хлопотать о непрекращении всемирной истории, — так он вам и тут, человек-то, и тут,
из одной неблагодарности, из одного пасквиля мерзость сделает. Рискнет даже пряниками и
нарочно пожелает самого пагубного вздора, самой неэкономической бессмыслицы, единственно для того,
чтобы ко всему этому положительному
благоразумию примешать свой пагубный
фантастический элемент. Именно
свои фантастические
мечты, свою полнейшую
глупость пожелает удержать за собой, единственно для того, чтоб самому себе подтвердить (точно это так уж очень необходимо), что люди все
еще люди, а не фортепианные клавиши, на которых хоть и играют сами законы природы, собственноручно, но грозят до того доиграться, что уж мимо календаря и захотеть ничего нельзя будет. Да ведь мало того: даже в том случае, если он действительно бы оказался фортепианной клавишей, если б это доказать ему даже естественными науками и математически, так и тут не образумится, а нарочно, напротив, что-нибудь сделает, единственно из одной неблагодарности, — собственно, чтоб настоять на своем. А в том случае, если средств у него не окажется,
выдумает разрушение и хаос, выдумает разные страдания и настоит-таки на своем!
Проклятие пустит по свету, а так
как проклинать может только один человек (это уж его привилегия, главнейшим образом отличающая его от других животных), так ведь он, пожалуй, одним
проклятием достигнет своего, то есть действительно убедится, что он человек, а не фортепианная клавиша! Если вы скажете, что и это
все можно рассчитать по табличке, и хаос, и мрак, и проклятие, так что уж одна
возможность предварительного
расчета все остановит, и рассудок возьмет свое — так человек
нарочно сумасшедшим на этот случай
сделается, чтоб не иметь рассудка и настоять на своем! Я верю в это, отвечаю за это, потому что, ведь, все
дело-то человеческое, кажется,
и действительно в том только и состоит, чтоб человек
поминутно доказывал себе, что он человек, а не штифтик! Хоть своими
боками, да
доказывал; хоть
троглодитством, да
доказывал. А после этого как не согрешить, не похвалить, что этого еще нет и что хотенье покамест еще черт знает от чего зависит.
«Вы кричите мне (если только еще удостоите меня вашим криком), что ведь тут никто с меня воли не снимает, что тут только и хлопочут как-нибудь так устроить, чтоб воля моя сама, своей собственной волей, совпадала с моими нормальными интересами, с законами природы и с арифметикой».
— Эх, господа, какая уж тут своя воля будет, когда дело доходит до таблички и до арифметики, когда будет одно только дважды два четыре в ходу? Дважды два и без моей воли четыре будет. Такая ли своя воля бывает!
Господа, я, конечно, шучу, и сам знаю, что неудачно шучу, но, ведь, и нельзя же все принимать за шутку. Я, может быть, скрипя зубами шучу. Господа, меня мучат вопросы; разрешите их мне. Вот вы, например, человека от старых привычек хотите отучить и волю его исправить, сообразно с требованиями науки и здравого смысла. Но почему вы знаете, что человека не только можно, но и нужно так переделывать? Из чего вы заключаете, что хотенью человеческому так необходимо надо исправиться? Одним словом, почему вы знаете, что такое исправление действительно принесет человеку выгоду? И, если уж все говорить, почему вы так наверно убеждены, что не идти против настоящих, нормальных выгод, гарантированных доводами разума и арифметикой, действительно для человека всегда выгодно и есть закон для всего человечества? Ведь это покамест еще только одно ваше предположение. Положим, что это закон логики, но, может быть, вовсе не человечества. Вы, может быть, думаете, господа, что я сумасшедший? Позвольте оговориться. Я согласен: человек есть животное по преимуществу созидающее, присужденное стремиться к цели сознательно и заниматься инженерным искусством, то есть вечно и беспрерывно дорогу себе прокладывать, хотя куда бы то ни было. Но вот именно потому-то может быть, ему и хочется иногда вильнуть в сторону, что он присужден пробивать эту дорогу,
