Легенда о Сибине, князе Преславском - [16]

Прежде князю доводилось видеть её лишь издали. Каломела по большей части жила в Тырнове, у дяди. Третьего дня, когда он вернулся с Эрмичем из Мадары, дома ожидал его скороход-половец. Борил приказывал явиться с малым числом людей в Тырново, и Сибин решил, что последний удар грома уже готов поразить его. Однако на следующий день дело объяснилось: царь созывал собор против богомилов. В Тырново призывали всех боляр и епископов. Епископ Преславский уже отбыл со своей свитой тому несколько дней, а накануне вечером старая княгиня сообщила весть, что вместо недужного Сологуна в Тырново отправится его дочь. Сибин должен взять её под свое покровительство и ехать с нею… Видно, Сатанаилу время от времени наскучивала спокойная гладь житейского моря, и он вдруг спускал на неё вихрь. И тогда мелкие, терпимые будничные заботы внезапно сменялись шумом, схватками, кровопролитиями, гибелью одних, счастьем и благополучием других. Веселый свет, который струился, казалось, из ангельской обители, начал пугать князя. Что предвещал он — благо иль беду?

Его искушало желание рассмотреть дочь Сологуна (матушка давно уговаривала взять её в жены!). Он привык посмеиваться над этой еретичкой и теперь, пораженный её красотой, стремился, ради собственного спокойствия, охаять эту красу. Всего лучше, пожалуй, не смотреть на неё. Однако, когда они въехали в узкое ущелье и санные полозья заскрежетали по каменистой дороге, Каломела вздумала пересесть на своего белого коня, до тех пор трусившего на привязи позади саней. Сибин продолжал скакать на своем вороном жеребце, не сбавляя хода. Снежинки поредели, потеплело, князь распахнул тулуп, стряхнул с рукавов снег. Болярышня у него за спиной пустила коня вскачь, жеребец забеспокоился, князь помрачнел. Она нагнала его быстрее, чем он ожидал. Белый конь поравнялся с жеребцом, лицо болярышни оказалось вровень с плечом князя, голос её слился с перезвоном колокольчиков и стуком копыт, и Сибин сперва не разобрал её слов. Но он совладал с собой и спокойно выслушал её.

Разве старая княгиня не рассказывала ему о том, сколь тяжко болен её отец? Бог едва ли смилуется над ним и — кто знает? — воротившись из Тырнова, она, возможно, уже не застанет его в живых. Не подумал ли князь худо о ней, услышав её смех? Столь велики невольные грехи наши, что впору отчаяться, кабы не вера в силу молитвы, коя очистит нас, если исходит от сердца.

В шутку ли говорила она или искренне верила, что Бог простит ей смех, столь же неуместный пред близкой кончиной отца, сколь и перед Бориловым судом над её духовными братьями? Князь украдкой разглядывал её. Она была невелика ростом, но хорошо сложена. В тяжелом медвежьем тулупе она казалась сотворенной из прозрачно-белой плоти и холодного серебра. Её кожа излучала свет, одновременно отражая свет дня. Из-под выдровой шапки выбивались русые завитки, а на затылке вместе со свисающими, красиво сшитыми звериными хвостами убегали за воротник тулупа две толстые косы. Её голубые глаза пристально смотрели на князя, настойчивые и жесткие, убежденные в своей необоримой чистоте, и он дрогнул под их взглядом.

Слыхала она, что он много читает греческих и латинских книг. В таком случае ему ведомы внушения Духа святого, ибо это он дает слову силу, дарует откровения, дабы мы могли постичь престолы и славу небесные. Но ежели князь хочет спасти душу свою, ему следует побороть в себе охотничью страсть.

— Для чего едешь ты в Тырново смотреть на муки духовных братьев своих? — спросил он.

Она сняла рукавицу, и белая её рука порывисто натянула удила.

— Дух нуждается в помощи, покуда не покинет свою телесную оболочку и не воспарит к Богу, — ответила она. — Отец не мог сам исполнить царское повеление, и помимо того, он дал мне некоторые поручения к дяде. В Тырнове произойдет чудо. Подвергнутся ли гонениям и мукам истинные христиане или же царь будет осенен Духом святым — всё едино: рано или поздно Сатана будет повержен и мир его рухнет. Одни спасутся и как ангелы воссядут с Сыном человеческим одесную Отца небесного, другие же вместе с Сатаною будут низвергнуты в геенну огненную.

Князь молчал. Каждое её слово смущало и гневило его. Кому проповедовала она? Ему, чьи сердце и разум истерзаны скитаниями по горним селениям и загадками нашей многогрешной земли? И отчего не таит, что она богомилка? Не оттого ли, что Тихик уведомил её о беседах, что вели они с князем? Вот так ересь равняет господ со слугами и расшатывает установившийся порядок. Сознает ли эта красавица, что именно устремления к Господу и порождают бунт? Сатанаил всегда использует божеские посулы и божьи цели. Как сочетает она свое высокое положение племянницы севаста с богомильским смирением? Сибин негодовал, продолжая хранить молчание. Но отчего её слова находили отзвук в его душе? Голос её омывал его сердце, как горный ручей омывает холодную скалу, обтачивая её и облагораживая. Присутствие болярышни тяготило князя и вместе с тем было желанным. «Похоже, что я жил на острие меча, — думал князь, — если она может поколебать мое равновесие».

Он перебирал в памяти самые свои сокровенные думы, искал ответы, которые бы опровергли, отбросили её слова. Тихик противопоставлял ему такие же доводы о спасении человека от власти Сатанаиловой, правда, менее красноречивые, но все же… Не оттого ли он выслушивал их, что хотел в них поверить?