Легенда о Побратиме Смерти - [37]

Кто-то из поверженных простонал, и стало тихо.

— Что вы наделали? — дрожащим голосом воскликнул Майон. — Как могли вы напасть на королевских гвардейцев?

— Да вот так и смог. Ну что, поэт, ты готов?

— Вполне. Сейчас возьму свои вещи, и давай покинем этот город как можно скорее.

Майон без сил рухнул на мягкий стул.

— Но что я скажу им, когда они очнутся?

— Изложите им свои взгляды о преимуществе дипломатии над насилием, — посоветовал Зибен, потрепав посла по плечу, и бегом помчался к себе за вещами.

Лошади стояли у задней двери. Друсс приторочил свою поклажу и неуклюже влез в седло. Кобыла была шестнадцати ладоней высотой и сильная, хотя и вислозадая. Серый конь Зибена, той же вышины, был при этом, как и сказал поэт, чистопородным скакуном.

Зибен сел верхом и первым выехал на главную улицу.

— Ты, видно, от души врезал этому Шонану, старый конь.

— Не настолько, чтобы убить его. — Друсс покачивался, вцепившись в луку седла,

— Держись ляжками, а не икрами, — посоветовал Зибен.

— Никогда не любил верховой езды. Торчишь наверху, как дурак.

К Восточным воротам направлялось немало конных, и Друсса с Зибеном затерло в общий поток на узкой улице. Солдаты у ворот расспрашивали всех выезжающих, и Зибену уже начало становиться не по себе.

— Как ты думаешь, нас еще не ищут?

Друсс только плечами пожал. Наконец они подъехали к воротам, и часовой потребовал:

— Бумаги.

— Мы дренаи, — ответил Зибен. — Хотим прогуляться.

— Нужно подписать разрешение у караульного офицера, — заявил часовой, и Зибен, заметив, как напрягся Друсс, быстро выудил из кошелька мелкую серебряную монету и дал солдату.

— В городе так тесно, — сказал он при этом с лучезарной улыбкой. — Погуляешь часок на просторе — и думается легче.

Часовой сунул монету в карман.

— Я и сам люблю покататься верхом. Приятной прогулки. — Он махнул рукой, и двое всадников, пришпорив коней, поскакали к восточным холмам.

После двух часов езды Зибен выпил всю свою воду и начал смотреть по сторонам. До самых далеких гор простиралась плоская сухая равнина.

— Ни рек, ни ручьев. Где же мы будем брать воду?

Друсс указал на гряду скалистых холмов в нескольких милях от них.

— Откуда ты можешь знать?

Я вовсе не хочу умереть от жажды.

— Жив будешь, — усмехнулся Друсс. — Я воевал в пустыне и умею находить воду. Есть у меня способ, который уж точно не подведет.

— Это какой же?

— Я купил карту с источниками воды! Давай-ка теперь пустим лошадей шагом.

Друсс спрыгнул с седла и зашагал пешком. Зибен последовал его примеру, и некоторое время они шли молча.

— Чего ты такой мрачный, старый конь? — спросил Зибен.

— Я думал о Клае. Почему люди отвернулись от него после всего, что он для них сделал?

— Люди бывают злы, Друсс, черствы и себялюбивы. Но виноваты не они, а мы, когда ждем от них чего-то. Когда Клан умрет, они будут вспоминать, какой он был хороший человек, и даже поплачут по нему, быть может.

— Он заслуживает лучшей участи, — проворчал Друсс.

— Может, и заслуживает. — Зибен вытер надушенным платком пот со лба. — Но разве в этом дело? Разве мы получаем то, чего заслуживаем? Я в это не верю. Мы получаем только то, что завоевываем, — будь то работа, деньги, женщины или земля. Посмотри на себя! Разбойники отняли у тебя жену: у них была сила, и они ею воспользовались. К несчастью для них, ты тоже оказался достаточно силен, чтобы за ними погнаться, и достаточно решителен, чтобы отыскать свою любимую за океаном. Ты получил ее назад не благодаря удаче, не по капризу переменчивого божества, а потому, что боролся. При этом ты мог сто раз погибнуть — от болезни, от стрелы или меча, от бури на море. Ты получил не то, что заслужил, а то, что добыл в бою. Клаю не повезло — в него попала стрела, предназначенная тебе, зато тебе посчастливилось.

— Не стану с тобой спорить. Ему и правда не повезло. Но горожане снесли его статую, а друзья — те самые, кого он поддерживал, опекал и защищал, — ограбили его и бросили. Вот что я никак не могу переварить.

— Отец говорил мне, что счастлив человек, который в жизни может положиться хотя бы на двух друзей. А тот, у кого друзей много, говорил он, либо богат, либо глуп. Мне кажется, в этом много правды. За всю мою жизнь у меня был только один друг — и это ты.

— А женщин своих ты не считаешь?

— Нет. С ними у меня все было по-деловому. Я хотел чего-то от них, они — от меня. Мы оказывали друг другу обоюдную услугу. Они делились со мной своим теплом и своими податливыми телами, я с ними — своим несравненным любовным опытом.

— Как ты можешь говорить «любовным», если любви в твоих шашнях и близко не было?

— Не будь педантом, Друсс. Я говорю это с полным правом. Даже искушенные шлюхи говорили мне, что лучшего мужчины у них не было.

— Надо же! Могу поспорить, они не многим это говорят.

— Острить тебе не к лицу, воин. У каждого из нас свой дар. Ты в совершенстве владеешь своим ужасным оружием, я — искусством любви.

— Верно. Только мое искусство пресекает все хлопоты, а твое их создает.

— Смех, да и только. Этого мне как раз и не хватало в пустыне — проповеди на тему морали. — Зибен потрепал своего серого по шее и сел в седло. — Сколько тут зелени, — заметил он, заслонив глаза рукой. — Никогда еще не видел земли, которая обещала бы так много и давала так мало. Чем живут, все эти растения?