После ухода сборщика, Виола принялась ходить по лачуге, пытаясь одновременно согреться и собраться с мыслями.
Она вдруг вспомнила слова нищего о том, что он не сможет ее прокормить, и впервые задалась вопросом, откуда бралась пища, которую она ела все это время. Вопреки совету Неаполитанского короля, нищий не заставлял ее работать, он вообще не требовал от нее исполнения каких–либо супружеских обязанностей, и Виола воспринимала это как должное. Но на самом деле должно было быть совсем наоборот. Эта мысль ей не понравилась, но она была правдой — тем, что Виола уже долгое время принимать отказывалась.
Она все надеялась, что явится кто–то и вызволит ее из этого кошмара, и лишь теперь спросила себя, как поступила бы сама на месте отца и брата. Стала бы она разыскивать простолюдинку, пусть даже та когда–то была сестрой (дочерью)? В глубине души Виола знала ответ — едва ли. Особенно, если учесть, что она сама виновата в своих несчастьях — она первая оскорбила приславшего ей, пусть и дрянные, но вполне безобидные вирши, Неаполитанского короля. Она не выполнила просьбу, нет, приказ отца — быть любезной с королем при встрече, дабы не усугублять положения. Так чего она ждет? Что отец и брат разыщут ее и привезут в Милан с колченогим мужем всем на потеху, как будто, им и без этого позора мало?
Виола стиснула кулаки и зубы. Ей нечего рассчитывать на помощь семьи. От осознания этого веяло холодом больше, чем из приоткрытых дверей лачуги. Виола встала и хорошенько закрыла дверь, готовясь уже второй вечер встретить в одиночестве и темноте. На ужин у нее оставалась только луковая похлебка, но она скорее умерла бы, чем стала ее есть.
Когда снаружи послышался медленно приближающийся скрип колес, сопровождаемый неровным глухим постукиванием, у Виолы словно камень с души упал. Она не встала, не вышла навстречу, но страх и тоска отступили.
Прислонив тележку к стене у входа в лачугу, нищий открыл дверь, и в слабом свете зимних сумерек осмотрелся. Виола словно только сейчас, заметила, что дрова валяются в беспорядке на полу. Ей не пришло в голову собрать их, и уж тем более, не пришло в голову, что нищему на его деревяшке сделать это будет куда труднее, чем ей. Она поняла это в тот момент, когда он, сделав шаг в сторону очага, нагнулся убрать с пути лежащие друг на друге поленья. Что–то похожее на стыд шевельнулось в ее душе, и Виола, поднявшись, тоже перекинула пару поленьев поближе к очагу.
Нищий зажег огонь в очаге, принес воды и поставил греться. Из дорожной котомки он достал хлеб, кусок вяленого мяса и пару яиц.
Виола отогрелась и наелась, и лишь затем обратила внимание, что нищий ел луковую похлебку, в отличие от нее, не притрагиваясь к хлебу, мясу и яйцам.
— Приходил сборщик податей, — сказала она.
Нищий ничего не ответил — может, ждал продолжения, может, просто принял к сведению.
— У тебя есть деньги, чтобы заплатить подати? — спросила Виола.
— Есть, но их не хватит, — как обычно, помедлив слегка перед ответом, сказал нищий.
— И сколько не хватает?
— Пять дукатов.
— Это много или мало? — привыкшая швырять монеты не считая, Виола имела очень слабое представление о том, сколько они стоят.
— Кому как, — ответил нищий.
— Для тебя это много или мало? — уточнила Виола и тут же почувствовала, что спросить надо было не так.
— Для меня это работы до Пасхи, — спокойно сказал нищий.
— Что мы будем делать? — спросила Виола. До Пасхи было еще далеко, и не похоже было, что сборщик налогов станет ждать так долго.
— Если ты начнешь хоть что–то делать по дому, я смогу больше работать, — ответил нищий, подвинув гончарный круг ближе к свету очага.
— Хорошо, — сказала Виола, вспоминая как не так давно била и топтала вылепленные им горшки. Помедлив, она добавила: — Но я ничего не умею делать.
— Научишься, — так же спокойно ответил нищий, поворачивая круг, чтобы придать ему вращение.
Некоторое время Виола смотрела на огонь в очаге под монотонный скрип гончарного колеса.
— Где ты был? — спросила она, воспользовавшись тишиной, пока нищий нитью снимал с гончарного круга готовый горшок и заменял его куском мокрой глины.
Как обычно он ответил не сразу.
— В деревнях окрест. Думал, может, там получиться продать больше, чем в городе.
— Получилось?
— Кое–что продал. Но вместо денег крестьяне едой расплачиваются. Оно, конечно и так хорошо, но чтобы заплатить пошлину, надо будет обменять на деньги.
— А если уйти отсюда? Тогда и платить пошлину не придется, — поделилась Виола пришедшей в голову мыслью.
Нищий покачал головой, пальцами превращая комок сырой глины во что–то отдаленно напоминающее миску.
— На новом месте все равно придется платить. Только зря пропадут те деньги, что я уже уплатил здесь. Да и зимой опасно срываться с места. Летом или осенью — еще куда ни шло.
Утром нищий разбудил Виолу. По его указанию она спустилась к реке, вымыла посуду и принесла воды. Потом он показал ей, как выметать золу и правильно разжигать очаг. Виоле пришлось высекать искру раз за разом, пока щепки в очаге не занялись.
За завтраком, снова заметив, что нищий не притрагивается к мясу и яйцам, Виола сказала:
