Легенда о любви и красоте - [10]

Стражники объединились с купцами и весь вечер пили за их счет, заставляя скрипящую зубами Виолу приносить выпивку снова и снова. Уже заполночь хозяйка выставила пьяных стражников вон, а хмельные купцы, расплатившись, пошатываясь, поднялись наверх, прихватив с собой Мадалену.

Виола убирала со столов, с омерзением сметая с досок винные разводы с плавающими в них огрызками и костями прямо на пол. Покончив с этим, она взялась за метлу, яростно, со слезящимися глазами выметая сор прочь.

Что–то звякнуло при очередном взмахе метлы, и Виола, откинув с глаз выбившиеся из–под головной повязки пряди, наклонилась. Отыскав взглядом металлический блеск, она протянула руку. В свете факела на ладони серебрился дукат. Купец, расплачиваясь, уронил, сообразила Виола и мстительно улыбнулась, сжав ладонь с монетой в кулак.

Теперь у нее был дукат. Поутру купец так и не обнаружил потери, отправившись в дальнейший путь с тяжелой похмельной головой. До конца первого месяца работы оставалась неделя, а это значило, что скоро у Виолы будет уже полтора дуката. Нищий тоже работает и, может быть, вдвоем им удастся месяца за два выплатить подать.

— Сколько нужно работать на каменоломнях, чтобы выплатить подать? — спросила Виола у хозяйки, пока та сильными большими руками отрубала от поросячьей туши копыта на суп для посетителей победнее.

— Чаще всего, пока копыта не отбросишь, — усмехнувшись собственной шутке, ответила та.

— А если долг небольшой? Только подушная подать, — уточнила Виола.

— Наш камень славится на всю Италию, но на каменоломнях работать никто не хочет. Все дело в каменной пыли — кто ее наглотается, тому конец. Вот граф туда и отряжает должников и арестантов. Так что сама думай, что к чему.

Виола промолчала, переваривая услышанное.

Вечером, вернувшись в лачугу, Виола села у очага, задумчиво глядя сквозь пламя. Одиночество впервые придавило ее ощущением собственной ненужности. Она вдруг представила как день за днем, месяц за месяцем, год за годом будет приходить в это убогое жилище после дня и вечера, проведенных в непрерывном труде и унижениях, одна в целом мире, без родственников и семьи, как будет работать до изнеможения, собирая гроши на бесконечные подати. А если она остановится, если у нее не хватит сил, сборщики податей отправят ее в каменоломни. Виола посмотрела на свои руки, будто со стороны, не узнавая покрасневшие обветренные ладони, опухшие, разъеденные водой пальцы. Она думала, что заплачет, но слез не было. Не было даже гнева. Только пустота.

Она провалилась в сон как в черную бездонную яму.

— Лей самое лучшее вино. И сними повязку, чтоб были видны косы, — велела Виоле хозяйка трактира.

Виола наполнила кувшин, но повязку снимать не стала.

— Сними, куда пошла так, — прошипела хозяйка.

— Не сниму. Я к вам не за этим нанималась, — ответила Виола. После вечера, проведенного в одиночестве у очага, она ожесточилась, и в сердце не осталось страха.

— Ох, и дала бы я тебе, да посетители ждут, — в сердцах ответила трактирщица, толкая Виолу в спину вон из кухни.

Посетители действительно ждали, и совершенно особенные. Виола сразу узнала щеголя и его свиту, что разнесли ее горшки. Разряженные до полного отсутствия вкуса, навеселе и жаждущие острых ощущений, они пока забавлялись тем, что оглядывали остальных посетителей, угодливо притихших в присутствии графа.

Она поставила на стол кувшин с кружками и вернулась на кухню.

— Чего изволите откушать, господин граф? — донесся из зала приглушенный голос хозяйки.

Виола приносила все новые блюда, и вскоре почувствовала, что ее красота не осталась незамеченной. Щеголь всячески стрелял в нее глазами, ожидая ответного кокетства, но Виола прислуживала, молча и бесстрастно, с такой надменностью, которую не часто видели даже стены ее родного герцогского дворца.

— Красотка, иди–ка, посиди с нами, — наконец, не выдержал щеголь.

Виола свысока смерила его взглядом и удалилась, заменив опустевший кувшин.

— Ты знаешь, кто перед тобой? — снисходительно–недоумевающе спросил ей в след щеголь, ошарашенный таким поведением.

— Разумеется. Вы — синьор, который не имеет и пары дукатов, чтобы оплатить нанесенный вами урон, — ответила Виола, позволяя своему бешенству, наконец–то, вырваться наружу презрительной насмешкой.

В графской свите послышалось удивленное фырканье.

— О чем это ты? — нахмурился щеголь.

— О том, что вы разбили мой товар и уехали, не оплатив, — ответила Виола, чувствуя сумасшедшую легкость, непонятно откуда зная наперед, что ей все сойдет с рук.

— Подумаешь, я просто не заметил, — сказал Урбино, явно рисуясь перед ней и собственной свитой. — Держи! — он, не глядя, вынул пару монет из кошелька и кинул ей.

Виола поймала их на лету.

— Не хватает, — блестя глазами, с убийственной насмешкой произнесла она, по собственному опыту зная, что такие, как он, не считают денег и понятия не имеют о ценах.

На сей раз в свите графа послышался уже неприкрытый смех. Остальные наблюдали молча, не шевелясь.

Урбино, покраснев, кинул ей кошель.

— Всем известна моя щедрость, — горделиво промолвил он, оглядывая зал, словно желая убедиться, что никто не смеет ставить под сомнения его слова.