Легенда о гибели богов - [20]

— Зачем? Разве вам не хватало уже найденных сокровищ? Неужели вы, оставшись втроем, рассчитывали унести все, раз принялись мечтать о большем? Не с караваном же верблюдов вы проникли в Долину царей?

Человек в лохмотьях вдруг разводит руками:

— Я даже не знаю, зачем, повелитель...

— Быть может, вами двигало простое человеческое любопытство?

— Наверно ты прав, повелитель.

— Очень понятное и простительное чувство, — говорит Гадес. Странная улыбка не покидает его лица. — Но продолжай, мы очень заинтересованы.

— Мы с большим трудом сдвинули крышку каменного саркофага. Следующий был деревянным, потом алебастровый... Последний был из чистого золота!

— Мне почему-то кажется, что ты вот-вот сознаешься в ошибке или лжи — тело все-таки отсутствовало. Выбравшись из-под всех этих крышек, оно навело порядок и отправилось навстречу прелестям полей Иллау.

— Нет, повелитель, — говорит человек в лохмотьях. Он вдруг тоже усмехается. Странное зрелище — будто фарс, разыгранный богом мертвых и безродным бродягой, имя которого давно забыто на земле. — Тело фараона лежало в саркофаге, выпотрошенное, безмозглое, просоленное, залитое ароматными смолами и спеленатое, как младенец.

И тень фараона не выдерживает. Он вскакивает с кресла и, упершись животом в край стола, кричит:

— Шакал! Ты заслуживаешь самой жуткой смерти!

— Я и так умер, мой бывший повелитель, — ограбивший гробницу оскаливается искрошенными обломками зубов. — И попав сюда, вижу, что ты такой же бог, как и я!

В черных сумерках зала — смех мертвых. Не всех впрочем, ибо для многих заблуждение фараона — лишь искаженное подобие собственных иллюзий. Властным жестом бог мертвых велит фараону сесть.

— И эта смерть, — подтверждает он, — была не из легких. Как умер ты, человек?

— Нам удалось, нагрузившись золотом, покинуть долину, — говорит тот, — но месяцем спустя в Абидосе меня взяла стража, когда, потеряв осторожность, я истратил несколько больше, чем могло позволить мое положение. Хотя я ни в чем не сознался, меня приговорили к рудникам за преступление, мной не совершенное.

— И ты умер на следующий день после последней пытки, — завершает его повесть бог мертвых.

— Да, повелитель, — соглашается человек, поглядев на свою руку.

Похоже, его все еще удивляет, что ее пальцы способны двигаться. Потом он опускает глаза вниз...

— Ты заслуживаешь и худшего! — все еще задыхаясь от избытка чувств, кричит тень фараона. Став смелей, он швыряет знаки своего достоинства, и они звенят на мраморных плитах. — Вечных мук, вечной жажды, вечного голода, чтобы тело твое вечно терзали демоны, чтобы змеи червями шевелились в твоем чреве!

— Ой ли, несостоявшийся бог Египта? — произносит Гадес. — Как легко вы, однодневки, бросаетесь вечностями! Вечные муки — за нарушение покоя тебе самому ненужного трупа и кражу кучи золотых безделушек! Не жестоко ли это?

— Но великий! — фараон растерян, как это бывает со всяким, обнаружившим внутри себя нестерпимо зазиявшую пустоту. — Разве нарушив установленный богами законный порядок, этот человек не совершил страшное?

— Мы вернулись к тому, с чего начинали. С чего бы считать, что существующий в Египте порядок установлен богами?

— Но повелитель, разве власть земная — не отражение небесной власти?

— И ты считал себя живым отражением великого бога, не так ли? — уточняет бог мертвых. — Опять я брожу по обломкам истин, которые вы, люди, не находя им иного применения, разбиваете на кучу мелких лживых откровений. Да, мировой порядок создали боги — но не как строитель, во время закладки фундамента знающий, каким будет свод. Следуя своими путями, они творили судьбы людских племен, как дети, лепящие фигуры из песка. Мне интересней другое. — Гадес пристально глядит на фараона, затем его взгляд пробегает дальше по рядам теней. — Почему в такой стране, как Египет, где для столь многих людей образованность стала окруженным почетом делом жизни, — почему смысл ее существования подгоняется под кучу глупых небылиц? Истоки твоего понимания мира, фараон, мы знаем — придворная лесть и бормотание пролезших к подножию трона невежд. Ну а ты, дезертир, бродяга и вор — почему ты не убоялся мести богов Египта?

— Мне нечего было терять, повелитель, — отвечает вскрывший священную гробницу. — Всю жизнь свою, борясь за каждый день под солнцем, я вынужден был нарушать священные заповеди. Я крал, когда голодал, лгал, избегая наказания, против воли своей став воином, убивал, не слыша укоров совести — и мне есть что скрывать в своем сердце, так что, когда пришла бы пора взвешивать его на весах во дворе Двух Истин, я не смог бы ответить и на половину из сорока двух вопросов своих последних судей. И, кроме того, я прошел с войском немало стран, видел, как молятся люди совсем другим богам, алтари которых я попирал, штурмуя города. В стране хеттов я познал любовь женщины, верившей в совсем иное, чем я — и все равно ставшей лучшей из всех, знавших меня. И я понял, что рассказы жрецов о богах — лишь лживые басни. Богам безразличны наши горести и беды, они идут своими путями, гордые и презрительные, вмешиваясь в дела людей лишь для развлечения, едва замечая нас живых — и странно думать, что они озаботятся нами после смерти.