Легенда дьявольского перекрестка - [37]

- Мне нет дела до других. Вопрос в том, правильно ли поступаю я? - чернокнижник сделал ударение на последнем слове и так вскинул подбородок, бросив взгляд на собеседника, что капюшон слетел с его лысой головы.

Открывшееся даже уродливому горбуну показалось безобразным. Уши колдуна были отрезаны, ноздри вырваны, а лицо покрыто незаживающими язвами - раны, оставленные огнем, клещами и кислотами. Складывалось впечатление, что этот человек искупался в лавовых озерах преисподней и чудом уцелел. Но нет, его нынешний облик был сотворен людьми, имевшими большой опыт по части пыток, истязаний, причинения увечий и казней.

Седовласый отпрянул от представшего перед его взором, однако взял себя в руки и продолжил монотонным голосом убеждать:

- Посмотрите, во что вас превратили. Разве этого не достаточно для вашей мести? Для нашей общей мести?

- Никто из тех, кого мы назначили жертвами, не причастен к этому, - уродливый колдун указал на свое лицо криво сросшимися после переломов пальцами. - Это сотворили палачи, а люди, расположившиеся в зале над нами, не имеют к испанской инквизиции никакого отношения. Настоящие обидчики уже давно наказаны и дожидаются меня в аду.

- Мы с вами очень похожи, дружище, - вздохнул седовласый, играя так, что даже самый заядлый театрал и самый искушенный критик не усомнились бы в искренности колдуна. - И вы, и я жаждали знаний. Только и всего. Не власти и богатств, не женщин и удовольствий, нет. Мы стремились открыть тайное, постичь сокровенное, увидеть подлинное величие мира и проникнуть в его суть. Разве такое может быть преступным? Разве заслуживает того наказания, что уготовано нам свыше? Однако завершив ритуал, мы будем свободны и все начнем с чистого листа. Представьте, как много новых знаний ожидает нас, сколько всего неизведанного.

- Никакие знания, однако, не смогли защитить меня, - проронил уродливый колдун и добваил: - Преступны не наши прошлые стремления, а то, что мы заключили сделку с врагом рода человеческого. И здесь не имеют значения цели, которые мы преследовали.

На его плечи в ту же секунду легли могучие ладони седовласого. Колдун спросил жестко и напрямик:

- Вы с нами или нет?

- С вами. Что мне еще остается?

- Да бросьте вы уже эти сопли, - вмешалась женщина, до того внутренним зрением внимательно изучавшая обстановку в трактирном зале. - Лучше посмотрите на наших бедных ягнят. Послушайте, какую занимательную безделицу рассказывает жена мельника. Они, похоже, всерьез решили, что пересказывая друг другу сны, отыщут способ вырваться из магических оков, нашего перекрестка.

Колдунья устроилась в кресле чуть комфортней, руки вытянула вперед и всем телом напряглась, достигая сосредоточенности в уме и действиях. Стоило ей обратить ладони кверху, как над ними запрыгали мелкие искры, мерцавшие лиловым светом. Покачиваясь, они укрупнились и стали хаотично танцевать, иногда разлетаясь в разные стороны, иногда прижимаясь друг к другу, а иногда сталкиваясь и слипаясь.

- Вам не стоит тратить силы, - предупредил седовласый колдун.

На это женщина, всеми способами стремившаяся произвести на седовласого впечатление, не ответила. Она лишь повела бровью - мол, не переживайте, сил у меня вполне достаточно. Закрывая глаза, колдунья пропела что-то, почти не размыкая губ, и аккуратно дохнула на кружащиеся огоньки. Те поплыли прочь, складываясь в прозрачную сферу, внутри которой отчетливо прорисовывалось убранство трактирного зала.

Сфера развернулась, укрупнилась, а картина в ее середине вытянулась, приобретая объем, передавая движения и голос Эльзы Келлер.

- Если я правильно помню, - говорила фрау Келлер, - этого паренька все звали Скворцом. Видимо, было в нем что-то от этой птицы, внешность или поведение. Он родился и вырос в городе Арнсфельд, что неподалеку от Бранденбурга. С детства Скворец не отличался положительными качествами, а вот отрицательных у него было с избытком. В целом, все считали его пустоголовым бездельником, мучившим собственных родителей тем, что постоянно влезал в неприятности, разбираться с которыми предлагал отцу и матери.

Когда парень стал взрослее, бед от него только прибавилось. Он каждый день находил для себя приключения, а разрешал возникшие проблемы всегда одинаково - убегал к родителям, всякий раз делая вид, что осознал ошибки, исправился. И ему верили. Верили, даже когда приносимые им беды стали очень крупными, нисколько не похожими на проказы-шалости, и рассчитываться с их последствиями тоже приходилось по-крупному.

Отец Скворца погиб в результате несчастного случая, и тогда жители Арнсфельда ожидали, что пришло наконец-то время несмышленому бездельнику взяться за ум. Они ошибались.

Единственный человек, которого парень побаивался, с кем хоть немного считался, единственный, кто мог ненадолго урезонить зарвавшегося юнца, ушел из жизни. И Скворца понесло. Его совсем не заботили ни мнение матери, ни ее судьба.

Он прибился к некой шайке, состоявшей из воров, мошенников и карманников, по-мелкому промышлявших в окрестностях Брандербурга. Никакого веса в новой компании Скворец не имел, а держался в этом, с позволения сказать, обществе лишь потому, что лучше прочих знал, где и на что можно потратить деньги, добытые преступным путем.