Легенда-быль о Русском Капитане - [23]

И опять светлые глаза немца говорят то, что не договаривает язык. Гюнтер Кранц произносит все это тихим голосом человека, в душе которого горит огонь, не перенесенный им с чужого костра, а зажженный собственным трудом, и оттого этот огонь всегда ровный, сильный, согревающий других.

— Я расскажу тебе, товарищ, о самой страшной пытке, которой подвергли меня нацисты, — задумчиво говорит Гюнтер Кранц. — В тот раз они не били меня резиновыми палками по пояснице, не плевали в лицо и не пропускали через меня электрический ток. Они повели меня по улице, полной народа. Был какой-то праздник, молодые и старые пели, танцевали, смеялись. По улице шли веселые, довольные женщины, степенные мужчины. Они с удивлением и страхом смотрели на меня — человека из другого мира, одетого в тюремную одежду, небритого, грязного, в наручниках… Гестаповцы втолкнули меня обратно в машину: «Ты, вонючая скотина, все теперь понял?..»

Я сидел в темноте и плакал. Мы, коммунисты, были одни против всех. Мне не хотелось жить. О, нам было труднее, чем тебе сейчас. За тобой твой великий народ, твоя многомиллионная партия, наша освободительница — Красная Армия. Нам труднее. Моим товарищам и мне приходится своим примером, своей верой и непреклонностью убеждать немецкий народ, что он обманут нацистами, Гитлером.

А когда я понял, что жизнь очень сложна и нельзя забывать предупреждения Ленина о сложности жизни и необходимости постигать эту сложность, а не обходить ее, я отер слезы. Я не был один против всех — я был один за всех. Нас убивали поодиночке, но не смогли и не смогут убить в нас веру в свой народ. И право бороться за него и ради него!

Последние слова Гюнтер Кранц говорил стоя; встал и Николай Ермаков, потрясенный верой и силой духа старого немецкого коммуниста.

— Желаю тебе всего хорошего, — произнес Гюнтер Кранц, задумчиво глядя на капитана. — Будь твердым и мужественным и помни, что я тебе только что сказал.

Капитан удивленно посмотрел на товарища.

— Мы видимся, наверное, в последний раз, — с грустью сказал немец. — Завтра поутру тебя вызовут к главным воротам. Нет, это не крематорий, не «люфт». Незадолго до полуночи звонили с военного полигона Грюнефельд, им там срочно нужны для чего-то четыре русских танкиста. Штурмбаннфюрер сразу же отложил твою карточку. Мне об этом час назад сообщил наш товарищ Везель из канцелярии специального отдела лагеря. Он рисковал жизнью, когда узнавал это. Изменить ничего нельзя. Кто трое других, мы пока не знаем. Товарищ Везель также сказал, что эту просьбу коменданту направил известный панцер-генерал Эрих Кессель.

— Кессель? — переспрашивает капитан Ермаков. — Старый знакомый! Встречались прошлым летом. Зачем этому битому фашисту русские танкисты?

Они прощаются. Гюнтер Кранц обнимает Николая и долго не отпускает его.

— Прощай, мой мальчик.

— До свидания, товарищ Гюнтер, — отвечает растроганный Николай. — Простите, если что-нибудь было не так. Что бы ни случилось, я завершу свой кандидатский стаж как положено…

— Теперь я в этом уверен, — отвечает Кранц.

Утром Русский Капитан под взглядами сотен товарищей идет к воротам. Он не сутулится, он идет, твердо ступая. У самых ворот оборачивается, подымает к плечу сжатую в кулак руку, отдавая старый салют ротфронтовцев…

3

В феврале 1943 года, вскоре после ошеломляющего поражения в битве на Волге, в вермахте — вооруженных силах фашистской Германии — была учреждена новая должность — генерал-инспектора бронетанковых войск. Один из ответственных постов в новом управлении занял знаменитый генерал фон Кессель, находившийся в немилости у фюрера с лета 1942 года.

Приказ Гитлера извлек этого опального сторонника сорвавшегося блицкрига из резерва и заставил танкового генерала всерьез заняться вопросами противотанковой обороны. Эти заботы привели Кесселя в конце лета 1943 года на один из артиллерийских полигонов, расположенных в центральной Германии.

На полигоне Грюнефельд в последнее время испытывались новые противотанковые пушки, которые смогли бы эффективно бороться с великолепным советским танком «Т-34». Попытки специалистов скопировать этот танк провалились — крупповская сталь явно уступала по своим качествам уральской стали.

Советские армии, перемолов под Орлом и Курском немецкую технику, сами перешли в наступление, и грозные русские танки уже двигались на запад — к Харькову и Днепру.

Если в Грюнефельд приезжал кто-нибудь из высокопоставленных лиц, это являлось плохим предзнаменованием. Полигон не был приспособлен для испытаний современного оружия, но теперь, когда дела на востоке шли из рук вон плохо, а фронт требовал новых образцов техники, его наспех оборудовали для «специальных целей», как явствовало из особого приказа верховного командования вооруженных сил. Появление в Грюнефельде генерала Кесселя связывали с недавним провалом операции «Цитадель», в которой не оправдали надежд ни новые тяжелые танки, ни противотанковые пушки, оказавшиеся малоэффективными против последней модели русского танка «Т-34». Генерал приехал на полигон из австрийского города Линца, где он посетил известный завод «Нибелунген-верк», производивший среди других видов вооружения противотанковую артиллерию. О результатах испытаний генерал должен был немедленно доложить на совещании у Гитлера в Берхтесгадене.