Ледяной город - [34]

— Меня может вырвать.

— Даже не думай об этом. Продержись еще пару минут, ты же мужчина.

Бойл лишь поднял на него глаза — он был слишком слаб, чтобы спорить.

— Гаро, я не шучу. Мне гораздо хуже, чем вы можете себе представить. Помогите мне лечь. Я никогда ни о чем вас не просил. Помогите мне лечь, иначе меня стошнит.

Богосян недооценил его состояние. Редактор крепко обнял репортера, помог ему сделать несколько шагов и мягко опустил его на матрас. Потом оглядел убогую квартирку. Это была однокомнатная нора, которую даже нельзя было назвать квартирой, с электроплиткой и холодильником размером с пишущую машинку. Небольшая дверь вела в закуток с унитазом, раковиной и душем. У Бойла ничего не было, кроме рассохшегося шкафа, письменного стола, компьютера, массы книг, составленных в пачки, кучи бумаг и продавленного матраса, стоявшего прямо на полу.

— Ты питаешься нормально?

В ответ Бойл лишь громко застонал.

— А пьешь ты что? Тебе сейчас надо много пить.

На этот раз больному удалось покачать головой.

— Господи, парень, ты же окочуришься, если не будешь много пить. Я разве не говорил тебе, когда брал на работу, что я редактор, а не мамка да нянька? Ты только посмотри на себя!

Богосян открыл холодильник и увидел там два пакета сока, но оба оказались пустыми. Он налил в стакан воды из крана, но вода оказалась мутной.

— Не запирай дверь, — приказным тоном сказал он. — Нравится тебе это или нет, но я вернусь через пять минут.

Он быстро вернулся и принес с собой кучу соков, лекарств, печенья и супов.

— Я тебе, Окиндер, помереть не дам. Я из тебя еще не все дерьмо выбил. Ну как ты, не получше?

— Да, — сказал Бойл. Он был настолько бледен, что кожа его даже отдавала в желтизну.

— Выпей вот это.

— Чего вы от меня хотите, Гаро? Только говорите медленно.

— У тебя есть что-нибудь для публикации?

— Да, лучший репортаж, который мне удалось сделать. Но я его не закончу, пока не поправлюсь.

— Ладно. Это хорошо. Слушай, хочу тебе подбросить еще один сюжет. Я знаю, что ты сам привык искать себе темы, мы ведь так и договаривались. Поэтому прошу тебя заняться этим в качестве личного одолжения. Я больше ни к кому не хочу обращаться с такой просьбой.

Здесь недалеко от тебя, на этой же улице — не знаю, слышал ты об этом или уже болел, — в канун Рождества убили одного паренька. Его звали Акоп Артинян. На нем был костюм Санта-Клауса. Ему сломали шею, а потом в спину воткнули крюк для туш так, что он прошел сквозь сердце. Я только что был на месте преступления. Он там жил, или, может быть, он там только умер. Мебели там вообще никакой — еще меньше, чем у тебя. Холодильник нашли совершенно пустым. И одежды не было никакой в том шкафу, где он висел мертвый. Вообще ничего не было — только стол и шкаф. Вот так-то.

— Как вы туда попали? — спросил Бойл. Он пытался слушать внимательно, но у него кружилась голова. Заметив, что Гаро Богосян не отвечает, он чуть вздернул подбородок. Мужчина, склонившись вперед, сидел на стуле с прямой спинкой и вертел в руках шерстяную шапку.

— Гаро…

Редактор прочистил горло.

— Я родней ему прихожусь, Окиндер. Акоп — мой племянник. Сын моей сестры. Мы не можем этого понять. Что он делал в той пустой квартире? Почему он был одет как Санта-Клаус? Он был хорошим мальчиком, просто отличным парнем. Кому могло прийти в голову его убить? И еще эта дурацкая надпись, которая болталась у него на груди: «Веселого Рождества, М5». Что это? Я хочу сказать, что все это значит? Ты хорошо знаешь жизнь города, когда ты не занимаешься бездомными, ты ведь пишешь о молодежи. Я очень надеюсь, что тот репортаж, о котором ты говорил, не о бомжах.

— Нет, он как раз о них самых. Сочувствую, Гаро, вы пережили такое горе. Не знаю даже, что и сказать… Я себе в страшном сне такое представить не смог бы.

Богосян махнул рукой.

— Спасибо. Со мной все в порядке. На первый взгляд от этого просто жуть берет, такого просто не может быть. Помоги нам разобраться, пойми, это твоя улица, твой район. Если он в чем-то был замешан, тогда тебе надо будет об этом написать. Но мы хотим знать, в чем здесь дело! Это матери его надо, отцу, мне — я только что был на похоронах. Мне тоже надо знать, в чем здесь дело.

Окиндер Бойл представить себе не мог, что увидит когда-нибудь Гаро Богосяна, готового расплакаться. От этого зрелища он даже на время забыл о своей хвори.

— Я сделаю все, что смогу. Можете мне поверить.

— Спасибо. — Редактор поднялся со стула. — А теперь тебе надо побольше пить. Первый тебе приказ по работе — как можно скорее поправляйся. В этом состоянии проку от тебя никакого. Я тебе здесь печенья разного принес, а на дне пакета — куриный суп с лапшой.

— Сколько я вам должен?

— Забудь, нисколько. Как-нибудь в другой раз вычту у тебя из гонорара. А сейчас выздоравливай. Я к тебе завтра загляну.

— Вы что, — поддел его Бойл, — в няньки ко мне решили податься?

Окиндер Бойл слушал, как шаги начальника эхом отдавались в коридоре. Его редактор терпеть не мог открытых эмоций в журналистике, считая их дешевкой, чем-то вроде надувательства. Этот человек безжалостно вырезал из его репортажей все чувства, оставляя лишь голую канву событий. Но когда тот ушел, журналист ощутил помимо собственной боли и страданий, вызванных проклятым гриппом, еще и глубочайшую бездну отчаяния, в которую Гаро Богосян был погружен настолько, что его трудно было узнать.