Ледяной ад - [3]

В поисках объяснения Эмиль Верно обернулся к Ули, но тот, сам ничего не понимая, лишь отчаянно давил на грудь Огаты.

— Komm, komm,[6] — нетерпеливо бормотал он.

Однако легкие не желали сокращаться, даже когда Ули всем весом наваливался на торс Огаты.

— Mein Gott,[7] — прохрипел Ули, сделал еще несколько отчаянных попыток и, отстранившись, сидя на корточках, уставился на Огату. — Не может быть, чтобы она замерзла. Конечности гибкие! Костюм не поврежден.

Радиоэфир наполнился стонами и шепотом. Верно поднял взгляд на медиков, колдовавших над Анни Баскомб и Минсковым в попытке вернуть их к жизни. Раздался щелчок интеркома — Ули включил микрофон, но не произнес ни слова. Тогда Верно сам нащупал рычаг микрофона внутри своей перчатки.

— Ули?

Молодой человек поднял глаза. От недавних бесплодных стараний стеклянная лицевая панель его шлема запотела.

— Их больше нет, — объявил Ули. Потом тихо добавил по-немецки: — Wir konnen nichts machen. Zu spät.[8]

Он произнес эти слова спокойным тоном и вновь вернулся к осмотру Огаты.

К погибшим подтягивались новые и новые машины спасателей, свет фар вливался в пучок лучей, сходящихся к центру окружности. В эфире стоял бессвязный гомон. Ошеломленные люди тщетно стремились разглядеть происходящее… Мешанина криков и стонов, перекличка радиоголосов… Полярники не могли поверить в смерть товарищей.

— Как же так? — услышал Эмиль вопрос Кристиана.

— Анни, Анни! — с нежностью повторял кто-то сквозь многоязычную трескотню.

Верно вышел из светового круга. Высоко над головой переливалось всеми цветами радуги северное сияние. Каждый золотистый всплеск окатывал радиоканалы разрядом статического электричества. Глядя на этот красочный, невероятных размеров небесный гребень, Верно ощущал себя крохотной песчинкой мироздания.

Заснеженное пространство оглушительно трещало, словно деревянный корабль, попавший в шторм, — огромные белые глыбы скрежетали, сшибаясь друг с другом. Никогда еще ледяное море не казалось столь пустынным. Обернувшись, Верно взглянул на Юнзо Огату, Анни Баскомб и Минскова. Около них лежало бесполезное медицинское оборудование. Несколько коллег Юнзо Огаты собрались полукругом у ее тела, сгорбившись и склонив головы.

Верно не представлял, что делать дальше. Он с трудом держался на ногах, онемевших ниже колен.

Громче остальных в наушниках слышались переговоры немцев, стремящихся разобраться в случившемся. Эмиль не успевал за темпом их речи, к тому же его била дрожь.

— Verdammt! Wo ist Kossuth?[9] — вдруг отчетливо спросил один из немецких ученых.

Все, кто знал немецкий, встрепенулись. Ужас, охвативший людей при обнаружении трех тел, заставил забыть обо всем. А ведь они искали четверых! Где же Алекс Косут?

Верно медленно поворачивался, стремясь уловить где-нибудь промельк цвета, намек на движение, вспышку света…

Ничего.

Он заметил, что фургон исследователей врезался в ледяную стену и остановился. В наушниках приглушенно пульсировал сигнал тревоги. В сковавшей эфир тишине звук нарастал.

Верно пошел обратно к освещенному кругу, нагнулся к Ули, неподвижно сидящему на льду, нащупал на его предплечье кнопку и убрал режущий слух звук.

Алекс Косут слышал и взволнованные голоса в радиоэфире, и неугомонный сигнал тревоги. Он стянул с себя шлем и расстегнул защитный костюм; потом, освободившись от одежды, Косут встал на подножку снегохода, дотянулся до панели управления, погасил огни и привел машину в движение. Потом он спрыгнул на снег понаблюдать за тем, как автомобиль исчезает во тьме. Далее Алекс спокойно опустился в сугроб. Благодаря изолирующему свойству снега угроза замерзания на время отступила. Косут мог заснуть и безболезненно перейти в мир иной, но он предпочел бодрствовать.

Ученый ожидал, что на него нахлынут воспоминания, однако жгучий холод сковал их. Лицо онемело, пальцы тоже.

Косут почувствовал, как мышцы спины и рук начали конвульсивно сокращаться, усиливая обменные процессы и разогреваясь; его заколотила дрожь. Тем не менее он постарался дышать ровно. Что он успеет передать им, прежде чем иссякнут силы? Просунув руку сквозь слой снега, Косут разжал онемевшие пальцы и выпустил великолепный каскад кристаллов. «Песок, это песок», — повторял он мысленно, призывая тело не верить в очевидность. Увы, пронизывающий холод не оставлял иллюзий.

Левое стекло очков треснуло и вывалилось; пластиковые дужки сломались, очки соскочили с носа.

Обнаженное тело стремительно теряло цвет. Кровеносные сосуды сжались, чтобы сохранить остатки тепла для жизненно важных органов. Косут мысленно сосредоточился на жировых клетках между лопатками и вокруг почек (там аккумулировалось наибольшее количество тепла), пытаясь заставить клетки работать активнее.

Теперь он жалел, что прослушанный курс выживания был столь убедителен. Он живо представлял, как жидкость в его организме превращается в лед, нарушая баланс электролитов, как ледяные кристаллы ломают клеточные стенки.

Косуту хотелось стереть сосульки, намерзшие вокруг губ, но руки судорожно сжимали грудь и отказывались повиноваться. Дрожь прекратилась. Кожа пылала — кровь устремлялась в вены в последней попытке спастись от замерзания. Косут поднял затухающий взгляд к небу, силясь впитать безмолвную красоту Севера.