«Ледокол» для Наполеона - [2]

[8]. Можно ли предположить, что О. Соколов не знает этих фактов? Конечно, знает! Но на русскую армию и её полководцев он смотрит глазами врага. В этом взгляде причудливым образом сочетаются советские представления о русском офицерстве и беспардонное враньё битых французов. «Русские офицеры, — цитирует он воспоминания адъютанта французского посла, — могут бить солдата, сколько им угодно, лишь бы тот не умер. Только в случае если солдат умрёт, офицер пойдёт под трибунал»[9]. Оружие у русской армии, оказывается, было плохое, так же, как и военная подготовка. Жалования армейским офицерам платили мало, и они «влачили жалкое существование». Гвардейские офицеры, «выходцы из богатейших аристократических семей», были известны «безумными кутежами» и «ввели в массовое сознание расхожий штамп „русских офицеров — кутил и повес“»[10].

Доказательства, которые приводит О. Соколов, зачастую лукавы. Так, например, в пользу своего утверждения о бедности русского офицерства, он приводит воспоминания участника Отечественной войны 1812 г. Н. Ф. Митаревского о внешнем виде первых французских пленных. Вот как приводит эту цитату О. Соколов: «Мы… смотрели первый раз на пленных французов. Это был видный народ, хорошо и опрятно одетый. Ни на одном из нас, офицеров, не было такой одежды. Досадно было нам смотреть на их гордость…»[11] В подлиннике этот отрывок начинается с фразы: «Не помню, где именно захвачен был в плен отряд французских конно-егерей»[12]. Зачем О. Соколову потребовалось убрать эту фразу? Затем, что тогда было бы понятно, что речь идёт о конных егерях Наполеона, элитной части Старой гвардии. Конные егеря носили особую красивую форму из дорогого сукна. Конечно, простой русский армейский офицер выглядел скромнее наполеоновского конного гвардейца. Но почему-то Соколов не цитирует других впечатлений того же Н. Ф. Митаревского о пленных французах, приводимых в той же книге: «В первый раз виденные мною французы показались мне грозными, потом пленные под Витебском и других местах смотрелись уже скромно, а под Смоленском и того скромнее»[13].

Что же касается Великой армии, то на страницах своей книги Соколов пропел ей самый настоящий панегирик: «Армия Наполеона обладала не только большой численностью, хорошей экипировкой и вооружением, но и отличалась высоким боевым духом. Жажда славы, почестей, желание подняться по ступеням военной иерархии и, наконец, просто упоение борьбой ради борьбы пронизывали всю армию Наполеона, вплоть до самой толщи солдатской массы. Бесстрашие перед лицом опасностей перешло в наполеоновской армии в нечто большее — жажду опасностей»[14]. Следует отметить, что «жажда славы, почестей, упоение борьбой ради борьбы, жажда опасностей» являются признаками психического заболевания. Если бы подобные качества действительно главенствовали в Великой армии, то её следовало бы признать скопищем одержимых маньяков. Но дело в том, что чепуха про «славу, почести и борьбу ради борьбы» является своеобразным пересказом фраз Наполеона, типа той, что он высказал в письме к маршалу Л. Даву после битвы при Ауэрштедте: «Я сожалею о павших храбрецах, которых вы потеряли, но они погибли на поле чести»[15]. Между тем Бонапарт призвал под ружьё сотни тысяч крестьян, рабочих, ремесленников со всей Европы. У них были родной дом, семьи, жёны, дети, с которыми приходилось расставаться, и часто навеки, из-за амбиций честолюбивого императора. Думать, что эти крестьяне, рабочие и ремесленники только и помышляли о «славе и борьбе ради борьбы», смешно и нелепо. За время проведённых кампаний Наполеон слышал от своих солдат не только «Да здравствует император!», но и: «Чудовище, ты десять лет уже грызёшь нас! Друзья мои, он — бешеный, он — людоед! Берегитесь его, он сожрёт всех вас…»[16]Маршал О.-Ф.-Л. Мармон провидчески сказал ещё в 1809 г. одному имперскому министру: «Хотите знать правду, правду о будущем? Император безумен, абсолютно безумен. Он опрокинет нас со всеми потрохами вверх тормашками, и всё закончится неслыханной катастрофой»[17]. О том, что любовь армии к Наполеону далеко не была безоговорочной, свидетельствует тот факт, что из 100 тыс. военнопленных, захваченных русской армией в 1812 г., 60 тыс. приняли российское подданство[18].

Подлинный облик Великой армии проявился во время отступления из России. Участник этого отступления немецкий офицер Г. Росс вспоминал: «…Баденским гренадерам, которые провожали обоз Наполеона, был дан приказ: тех русских пленных, которые изнемогали и дальше идти не могли, сейчас же пристреливать. Сам Наполеон дал этот приказ»[19]. Другой офицер Э. Лабом откровенно признавал: «Мы составляли шайку разбойников, между которыми ни личность, ни имущество не были в безопасности. Необходимость заставила нас сделаться ворами и мошенниками: не чувствуя ни малейшего стыда, мы воровали другу друга всё, что нравилось; поджоги, убийства, истребления во всех формах были вещами самыми обыденными, мы вполне освоились с преступлением; так же легко, как зажигали дом для того, чтобы минуточку погреться около пожара, — без церемонии отнимали у более слабого весь его запас, чтобы прокормиться самому…»